Толпа вокруг них все роста.
— Эй, прочь с дороги, берегись! — закричал Торбьорн и хлестнул лошадь; он хотел поскорее уехать.
— Как ты кричишь мне: «Эй, прочь с дороги»? — угрожающе спросил Кнут.
— Нет, я разговариваю с лошадью; мне пора домой, ответил Торнбьорн, но сворачивать не стал.
— Ты чтоже едешь прямо на меня? — возмутился Кнут.
— Ну, так отойди, — ответил Торбьорн, и если бы лошадь не подняла голову, она уперлась бы прямо в грудь Кнуту.
Кнут ударил лошадь по голове, та встала на дыбы, толпа испуганно шарахнулась в сторону. Торбьорн был очень бледен, но он спокойно сказал Кнуту:
— Отойди немного, Кнут.
— Ты можешь меня объехать, — ответил тот.
Торбьорн направил лошадь прямо на Кнута, она опять встала на дыбы, но Торбьорн хлестнул ее кнутом.
Кнут схватил ее под уздцы, и лошадь, на которую совсем недавно сыпался град ударов, снова стала дрожать. Торбьорн почувствовал острую жалость к бедному животному, с которым он обошелся так жестоко. И теперь все его раздражение обратилось против Кнута. Он встал и взмахнул хлыстом над головой Кнута.
— А, так ты дерешься? — закричал Кнут и подошел ближе.
Торбьорн соскочил на землю.
— Ах ты негодяй! — сказал Торбьорн, побледнев как мертвец.
Вожжи он отдал мальчику, который как раз перед тем подошел к нему.
В это время старик, что стоял в дверях, когда Аслак кончил свой рассказ, подошел к Торбьорну и взял его за руку.
— Семунд Гранлиен — слишком достойный человек, чтобы сын его связывался с этим задирой и буяном, — сказал он.
Торбьорн сразу опомнился, но Кнут закричал:
— Я задира? Да он такой же задира, как и я, и мой отец ничуть не хуже его отца. А ну, иди сюда! А то ведь соседи наши еще не знают, кто из нас сильней, — добавил он, снимая шейный платок.
— А вот мы сейчас узнаем! — сказал Торбьорн.
Старик, который слушал Аслака, лежа на кровати, сказал:
— Они похожи на двух котов, которые, прежде чем вступить в драку, должны сначала раззадорить сами себя.
Торбьорн услышал это, но промолчал. Одни засмеялись, другие стали говорить, что эти проклятые драки и без того испортили всю свадьбу и стыдно так обижать гостя, который никому не сделал зла и просто хочет ехать домой.
Торбьорн поискал глазами свою лошадь; он все-таки решил поскорее уехать. Но мальчик уже отвел лошадь в дальний конец двора, а сам стоял возле Торбьорна.
— Что ты ищешь? — спросил Кнут. — Ведь Сюннёве здесь нет, она далеко.
— А какое тебе до нее дело?
— Мне-то до этих лицемерных бабенок нет никакого дела, а вот у тебя она, видно, украла всю твою храбрость.
Этого Торбьорн не стерпел. Зрители заметили, как он оглянулся по сторонам, осматривая место, где ему предстояло схватиться с Кнутом. Люди постарше стали разнимать их, говоря, что Кнут и так уж наделал сегодня бед.
— Ничего он мне не сделает, — сказал Торбьорн, и разнимавшие замолчали. А те, что были не прочь посмотреть на драку, стали кричать:
— Да не мешайте вы им, пусть они подерутся, авось скорее помирятся, а то они уже давно косятся друг на друга.
— И то верно, — заметил кто-то из гостей. — Они никак не договорятся, кто из них первый парень на деревне, так вот мы сейчас и узнаем, чья возьмет.
— Вы не видели здесь человека, который очень похож на Торбьорна Гранлиена? — спросил Кнут. — По-моему, он еще недавно был здесь.
— Он и сейчас здесь! — отозвался Торбьорн и в тот же миг дал такую затрещину Кнуту, что тот повалился на стоявших поодаль гостей.
Воцарилась мертвая тишина. Кнут встал на ноги и, не говоря ни слова, бросился на Торбьорна. Торбьорн отразил его нападение, и бой начался. Каждый хотел нанести своему противнику сокрушительный удар, но оба они были искусными бойцами и держали друг друга на расстоянии. Однако Торбьорн наносил удары чаше, и, по мнению многих, его удары были тяжелее.
— Наконец-то Кнут нарвался на человека посильнее, его! — сказал мальчик, который увел лошадь Торбьорна. — А ну шире круг!
Женщины разбежались, только одна из них осталась стоять на верхних ступеньках лестницы, чтобы лучше видеть схватку: это была новобрачная. Торбьорн взглянул на нее и остановился на мгновение; вдруг он увидел в руке у Кнута нож. Он вспомнил, что она говорила о Кнуте, и ловко ударил его по кисти. Нож упал на землю, а рука Кнута бессильно повисла вдоль тела.
— Ох, как ты сильно бьешь! — сказал Кнут.
— Ты думаешь? — спросил Торбьорн и бросился на своего врага. Кнуту было трудно защищаться одной рукой; Торбьорн поднял его, пронес немного, но свалить его на землю было не так-то просто. Наконец Торбьорн повалил его. Несколько раз Торбьорн бросал его на землю, и любой другой давно сдался бы, но у Кнута была крепкая спина. Тогда Торбьорн снова схватил его к понес; толпа перед ним расступилась, а Торбьорн обошел весь двор, остановился у крыльца, поднял Кнута над головой и с такой силой ударил о каменную площадку, что колени его подогнулись, а в груди у Кнута словно что-то лопнуло. Некоторое время он лежал не шевелясь, потом издал глухой стон и закрыл глаза. Торбьорн выпрямился и посмотрел наверх. Взгляд его упал на новобрачную, которая все еще стояла неподвижно, глядя на Кнута.
— Положи ему что-нибудь под голову, — только и сказала, она, потом повернулась и вошла в дом.
Мимо проходили две-старухи; одна из них сказала:
— Господи, опять здесь кто-то лежит, кто же это еще?
— Кнут Нордхауг, — ответил ей какой-то мужчина.
— Авось теперь драк будет поменьше, — заметила другая старуха. — Пора бы им наконец взяться за ум и найти другое применение своим силам.
— Твоя правда, Ранди, — сказала первая старуха. — Дай им бог сделать что-нибудь хорошее, а не увечить друг друга.
Эти слова глубоко поразили Торбьорна. Он стоял как вкопанный и молча смотрел на людей, склонившихся над Кнутом. Многие обращались к нему, но Торбьорн не отвечал. Он отвернулся от них и стал думать о случившемся. Он вспомнил о Сюннёве, и мучительный, стыд охватил его. Как он сможет объяснить сегодняшнюю драку? Никак, и тогда он понял, что покончить с прошлой жизнью не так уж просто. Вдруг он услышал за собой чей-то возглас:
— Берегись, Торбьорн!
Но не успел он повернуться, как почувствовал, что кто-то схватил его за плечи пригнул назад к земле, и острая боль пронзила все его тело; он даже не мог сказать, где ему было больно. Он слышал чьи-то голоса вокруг себя, потом эти голоса унеслись куда-то вдаль, временами ему казалось, что его тоже уносят, но куда… он не знал.
Проходили часы, Торбьорна бросало то в жар, то в холод, и вдруг он ощутил необыкновенную легкость во всем теле. Ему казалось, что он куда-то летит, летит… ах да, он все понял. Он несется над кронами деревьев, перепархивает с одной горной вершины на другую, и так до самого Гранлиена, а потом все дальше, все выше к горному пастбищу, а оттуда на вершину самой высокой горы. Над ним склоняется Сюннёве и горько плачет, упрекая его за то, что он не сказал ей о своей любви раньше; разве он не видел, что Кнут Нордхауг стоит у него поперек дороги, стоит и всегда стоял и вот теперь ей пришлось выйти за Кнута замуж.
Сюннёве нежно гладит его, и там, где касаются ее руки, Торбьорн ощущает тепло, а Сюннёве все плачет, плачет, так плачет, что рубашка Торбьорна уже совершенно мокра от ее слез.
Недалеко от него, на большом остром камне, сидит Аслак и зажигает деревья; деревья горят, потрескивая, а ветки так и падают вокруг него. Аслак громко хохочет и говорит:
— Это не я поджигаю, это моя мать!
Тут же стоит Семунд, отец Торбьорна, и подбрасывает к самым облакам огромные мешки с зерном, зерно сыплется во все стороны, образуя темную туманную завесу, и Торбьорн недоумевает, как это зерно разлетается по всему небу. А когда он снова смотрит на отца, тот вдруг становится совсем маленьким, таким маленьким, что его совсем не видно над землей, но он подбрасывает мешки все выше и выше и все приговаривает:
— Гляди на меня и делай то же самое!..
Вдалеке виднеется церковь: шпиль ее окутан облаками, а на колокольне стоит светловолосая хозяйка Сульбаккена: она размахивает красно-желтым платочком и молитвенником и кричит ему: «Чтоб ноги твоей здесь не было, пока не перестанешь драться и браниться». Торбьорн смотрит пристальнее и видит, что это вовсе не церковь, а Сульбаккен и солнце сверкает в сотнях оконных стекол таким нестерпимым блеском, что у него начинает рябить в глазах, и он закрывает их.
— Осторожно, осторожно, Семунд! — слышит он, словно очнувшись от тяжелой дремоты, и чувствует, что его куда-то несут. Торбьорн осматривается и видит, что находится дома, в Гранлиене. В камине полыхает огонь, а возле стоит мать и плачет. Отец приподнимает его, чтобы перенести в другую комнату, потом снова тихо опускает на кровать.
