Алентипалне приходит в голову, что постановочные дела могут помочь Диме развеяться. Он так долго переживает расставание с Леночкой. У корректоров нередки психологические проблемы, но Птиц — тот ещё упрямец, не разрешает себе помогать. Элик обещал с ним поговорить самолично, Бабушка очень на него надеялась — и вот, навалились дела, не до того стало премудрому Бороде…
И у Светы не всё в порядке. Из-за детской болезни она на два года опоздала со школой, из-за беспрецендентной одарённости в старших классах больше работала, чем училась. Соберётся ли в институт? И куда? Надо спросить.
Обычно Бабушке хватает вязанья, чтобы отвлечься во время работы. Но когда она встревожена всерьёз, становится очень трудно отогнать мысли о деле. И тогда Алентипална думает о своих детях, певчих птицах родного рая.
…Сейчас даже это — не помогает.
Президентский номер отеля «Кайссар». Полная изоляция от внешних систем слежения. Собственные профессионалы проверили помещение на «жучки»; круглосуточно работает система «Вуаль», выдаёт чужим наблюдателям ложную информацию. Алентипалне приходится послеживать за вероятностями: Мультяшка при всём старании может не справиться.
Бабушка боится, что не справится и сама.
Потому что Элик нервничает. А если нервничает амортизатор — значит, плохи дела.
На корабле, когда Настя рассказала о том, что случилось со Светой, он встрепенулся так, будто ожидал чего-то подобного. Алентипална ждала, что он объяснит, поделится подозрениями, как бывало: в конце концов, она может поправить что-нибудь, хотя бы неприцельно позвать удачу. Но Элик не стал раскрывать душу. Только нахмурился, сунул руки в карманы, и сказал сухо: «Значит, так. Ситуация круто меняется. Что там Ивану пират наплетёт, не суть важно. Прости, Тишенька, не буду много рассуждать — соврать боюсь. Сам половины не понимаю. Одно точно знаю — охрану надо усилить и время визита сократить от греха. Вот когда пожалеешь, что с телепортацией пролетели, как же свои спецы нужны и взять неоткуда… С одной стороны, митинг этот недоделанный на пользу — можно у губернатора экстренных мер требовать. С другой стороны, побаиваюсь я местных СБ-шников. Сам Лауреску наш, но ниже всякие люди могут быть».
Страшно.
И самое горькое и страшное, что в этом году к больным детям не приедет Волшебная Бабушка.
Алентипална тихо вздыхает.
Элик и Ваня снова спорят.
— Это выглядит крайне нелепо, — говорит Ценкович. — Вот что мне не нравится.
— Наумыч, не все глупости люди делают под птичью диктовку. Бывают и просто глупости.
— Но не с росписью Терадзавы! — ксенолог ударяет кулаками по столу, встаёт, озираясь, раздувая ноздри. — Ваня, ты лучше меня знаешь, что это за человек. У таких не бывает старческого слабоумия. Мне всё это чертовски не нравится. Уже две пустых ячейки. Лаэкно. Теперь Сигэру.
— Погоди… — бурчит Кхин. — Давай разберёмся… Что тебя в лаэкно смущает?
— Их отношение. Хейальтаэ намекнул, что организовал покушение не Центр, прекрасно зная, что мы всё обернём против Земли.
— В результате, — плавно договаривает Батя, — Земля подозревает, что мы эту сказку инсценировали, но вынуждена отбрыкиваться и признаёт Порт. В итоге мы с барышом.
— И в Центре твёрдо уверены, что «москит» запустили наши. Дальше. Мы налаживаем контакт с Землёй-Два. Что происходит?
— Нападение на особиста.
— Раньше. Убийство мастеров питомника.
— Ты считаешь, это не отдельная операция?
— Боюсь, что нет. Она имела хоть какой-то смысл как отдельная операция, потому я так раньше и думал. Но то, что сделали с Флейтой, нелепо до абсолюта.
Батя потирает шею под воротом. Кривится. На нём любимая неофициальная форма одежды — старый, стираный, выцветший камуфляж, в котором премьер-министр похож на полевого командира.
— Ничего нелепого не вижу, — ворчливо говорит он. — Сам глянь — «скептики»-то после убийства Вольфов здесь остались! Кто верещал, что Ксеньке-Тройняшке дезу слили? Что они теперь и корректорам мозги выжигать умеют? Где им, скажи мне, корректора взять для опытов? Случись что с любым из наших агентов на Земле, мне на стол сейчас же документы лягут по «войне теней». И я их подпишу. А тут, глянь-ка, ни при чём гады.
— Ладушки, — разводит руками Ценкович. — Ответь тогда, при чём тут японец, и я успокоюсь.
Иван Михайлович озадаченно сопит.
Он имел долгую беседу с патриархом Фурусато и ещё дольше размышлял над докладом Этцера, после чего тайком от Элии подобрался к Алентипалне и смущённо попросил: «Птиченька, наворожи, чтоб я хоть что-то тут понял». Она только брови успела вскинуть, как Ване позвонил кто-то, он подхватился на ноги и ушёл ругаться. Смешной. Будто она никогда не слыхала, как он ругается…
Алентипална сворачивает запись и поднимается.
— Ладно, мальчики, пойду я. Полежу часиков до шести.
Кхин и Ценкович некоторое время смотрят ей вслед.
Потом друг на друга.
Потом одновременно кивают, и Иван начинает нетерпеливо барабанить пальцами по столу, а Элия рысит к шкафу и вытаскивает из-за него солидную, разукрашенную печатями и наклейками ёмкость. Прозрачная жидкость льётся в рюмки.
— Серебро? — довольно осведомляется Батя, покачивая бутылку. Крупная монета скользит по дну.
— Оно, — заговорщицки сверкает глазами Борода.
— Вещь… Так вот что я тебе скажу, Элька, по поводу японца…
Бабушка идёт по коридору гостиницы. Кивает дежурному, вскидывает глаза к сканеру двери, позволяя идентификацию. Её апартаменты пусты. Утром гостили Володя и Тася, потом Димочка со Светочкой забегали, но все уже ушли. Тихо.
Алентипална замирает возле высокого зеркала, обрамлённого бронзовыми цветами и ящерками. В подсвеченной глубине отражается женщина размытого возраста, от тридцати до шестидесяти, седая, стройная, ясноглазая; в пышных кружевах воротника поблёскивают серебряные нити, гребень в волосах — как венец… Она складывает ладони у губ, покачивает головой. Слишком серьёзное предстоит дело, чтобы так себя чувствовать: словно задумала шалость…
Её ждут. Её ждали целый год. Местра Ароян знает, что происходит на Земле-2, отлично понимает, насколько сложна ситуация, она даже позвонить не осмелилась — написала письмо. В его строчках нет просьб, нет даже намёков. Стелла просто отчитывается, что во вверенном ей учреждении всё в порядке.
Достаточно было увидеть адрес, чтобы на душе заскребли кошки.
Вмешательство местры Надеждиной не требуется. Элик не просил её о помощи. Он очень умный, Элик, и если глянуть на вещи непредвзято, ему вовсе не нужны корректоры, чтобы добиваться своего. Ни Бабушка, ни даже все силы Райского Сада. Они не более чем вспомогательное средство. Это Алентипалну всегда защищали её «крылья», а не наоборот; и недавно, когда она обеспокоенно выспрашивала, в чём дело и чем помочь, то услышала в ответ: «Не волнуйся, родная. У старого Элиягу бен-Наума таки есть немножко ума. Наши птички обеспечат мне чуть-чуть везения. А когда у человека есть немножко ума и чуть-чуть везения, это, Тишенька, счастливый человек…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
