Нет.
Силемы не было и здесь.
Корабль злорадно захихикал. Или это чайка прокричала высоко, под рыже-красным сетчатым парусом антенны.
Магдала разозлилась. Она стукнула кулаком по серой обшивке – корабль ответил гулким «бубубу…». Из люка показался Данила, оскалил белые зубы, погрозил пальцем. Нет, все-таки без людей ты всего лишь железо неплавучее, подумала Магдала, возвращаясь в библиотеку. Роза запирала дверь.
– У меня перекур, – сказала она, глядя на девушку поверх очков. – А ты что – погуляла уже?
– Ага. Но я… с вами бы сходила, можно?
– Пассивное курение вреднее активного, – сурово изрекла Роза. – Впрочем, станешь с наветренной стороны и будешь в полной безопасности. Я надеюсь, ты не вздумаешь стрелять у меня сигаретку?
– Миссис О’Ши!
– Пойдем, пойдем. Нужно быть готовым ко всему. В том числе и к тому, что красивая мальтийская девушка курит.
– А мы куда идем? – спросила Магдала, потому что они, направляясь к кормовому трапу, вдруг свернули в какой-то совершенно незаметный полутемный коридорчик прямо за каютой боцмана.
– Мы идем наверх, – отвечала Роза. – Ты там уже была как-то. Что ты там видела?
– Силему, – сказала Магдала, сообразив, куда они идут. – Слушайте, я же только что тоже наверх ходила, а этого прохода не было, честное слово…
Роза, стоя уже на верхней ступеньке трапа, обернулась.
– Наш корабль, милая, он с характером. Ничего, пообвыкнешь, будешь находить дорогу сама.
И толкнула тяжелую дверь наружу.
У набережной имени Борга теперь ошвартовалась огромная яхта, и Магдале была видна только ее бело-синяя корма. Дети и автомобили, ресторанчик на углу улицы Трик-иль-Торри, Башенной… Хранительница отошла на пару шагов и там курила свою тонкую сигару. Под ярким солнцем волосы ее блестели, как солома.
– Роза, – тихо позвала Магдала, – а вы на что смотрите?
– Иди сюда.
Магдала подошла поближе. Она помнила, как кружилась голова, когда Себас показывал ей свою португальскую деревеньку, но Роза крепко взяла ее за плечо.
– Что видишь?
Синее и зеленое. И белое. Дымку, и облака, и травяные холмы, и горы над ними, и деревянную пристань. Горьким дымом потянуло оттуда – или это от сигары?
– Ух ты… Где это?
– Это Рослар-Харбор, девочка моя. Это Ирландия.
– Очень красиво.
– Да, верно. Изумрудный остров.
– Действительно, изумрудный… Вы… давно там не были?
– Очень давно.
Магдала помолчала.
– А… скажите, а правда, что на «Морской птице» служат… ну, плавают… очень подолгу?
– Правда.
– Просто мне… я тут как-то слышала, что кто, мол, на борт поднимется, тот уже не сойдет никогда.
Роза повернулась и посмотрела на нее, прищурив холодные голубые глаза.
– Дорогая моя, ты же прекрасно видела в Александрии – и поднимаются, и сходят на берег.
– Ага, а еще я видела Анастасиоса.
– Анастасиос – это otra cosa aparte, совсем другое дело, неужели ты и вправду веришь?
– А вы?
– Что – я? Верю ли я в эту ерунду, что нельзя сойти на берег?
– Нет, вот вы сами… сколько вы тут служите? А если мы приплывем туда, в этот Рослар, вы сойдете?
Глаза у Розы сделались совершенно ледяные.
– Вряд ли.
Магдала поняла, что вопрос задала не самый удачный, но удержаться от еще одного не получилось:
– А почему?
Роза крепко затянулась и выдохнула дым, как дракон, через ноздри. У Магдалы все сжалось внутри. Она очень сожалела, что расстроила миссис О’Ши… и побаивалась ее, если уж начистоту. Но Роза ответила довольно спокойно:
– Потому, дорогая моя, что не всегда есть смысл искать то, что оставил давным-давно. Я уехала оттуда в сорок восьмом, после войны, и все у них там случилось без меня. А у меня – без них.
Магдала опешила.
– Вы тут… на «Птице» – столько лет?
– Хорошо сохранилась, да? – улыбнулась Роза. – Нет, девочка моя, на корабль я попала позже. Но, конечно, лет мне немало.
– По вас и не скажешь.
– Спасибо за комплимент. Это все корабль. Я нужна ему, он нужен мне. Ну все, я покурила… Пойдем, нас ждут великие дела!
– Да… А… а что видно по правому борту?
– По правому борту, дорогая Магдала, – Роза бросила окурок в ящик с песком и повернулась на каблучках египетских расшитых босоножек («Не меньше восьмидесяти должно ей быть», – подумала Магдала с трепетом), – по правому борту тебе еще рановато высматривать.
– Ну а все-таки, что там?
– Там, моя дорогая, те края, куда ты уже никогда вернуться не сможешь.
* * *
– Все дело в пластинке, – Магдала воткнула ножичек в очищенную картофелину. – Рассказал бы больше, был бы толк. А так до седой бороды провозишься.
Перейра почесал нос согнутой в запястье рукой.
– Здорово ты картошку чистишь.
– Я ж из деревни. У нас свинки всегда… Ну так что про пластинку? Откуда она у тебя? Что там сказал дом Игнасио?
– Запомнила, надо же, – в сердцах заметил повар. – И что ж ты такая…
– Себас, мне кладов твоих даром не надо. Мне тебя жалко. Ну и любопытно тоже. А клад забирай на здоровье. Зачем он тебе, кстати?
– Надо, вот зачем.
– Нет, ну зачем?
– Что же мне, век на «Морской птице» ходить? Я бы тогда свой ресторан завел.
– Мало их в ваших краях.
– Ну и не мало. А все-таки никто не разорился еще. Мне же и взаймы попросить не у кого: вся родня рыбаки, на рыбе много не накопишь, жив – и ладно. А я книгу искал, между прочим, почти год, пока не выяснил, что один-единственный экземпляр находится вот в этой библиотеке. Пока я раздумывал, как бы сюда попасть, они сами к нашим берегам приплыли… Э, хватит, хватит, давай сюда, – и подхватил кастрюлю, потащил промывать. Вода в кране шумела, большой холодильник жужжал, и Магдала не сразу расслышала, что Себас бормочет.
– Не слышу? Ты чего там?
– Это, вообще-то, был фонарь. Я пластину срисовал. Фонарь старинный, про него дом Игнасио в своих записках упоминал. Что, мол, это ключ к сокровищу: осветит путь и все такое. Но прапрадедушка не сильно шифровался – он вообще предлагал пластину вынуть и по книге читать, а только у меня тогда книги не было, ну и тащить с собой тот фонарь… Вот я и скопировал. Он весь в саже, получилось точно.
– А отверстия как прорезал?
– Ну как были на пластине, так и я прорезал.
– Задачка. – Магдала сполоснула и вытерла руки.
Она думала про Себасову картинку и после, когда опять сидела в библиотеке. Роза дала ей толстую тетрадь в клеточку и велела вести дневник. «Как мистер Хейердал?» – «Угу».
Магдале писать было непривычно – и от торжественности она принялась выводить буквы, как учили на уроке чистописания: «Чтобы девушка могла написать свадебную открытку своим друзьям», – так говорил старик-учитель. И вот такими каллиграфическими строчками, напрягаясь и радуясь, она исписала страницу, начала другую, и тут приключения закончились. Дальше были чистые клеточки, голубые, и бумага голубоватая, прохладная. Магдала посидела еще над тетрадью, потом стала рисовать. Она изобразила почтовую чайку, потом пышную розу, а потом, понятное дело, стала рисовать завитушки, как на картинке повара. Потому что дальше картинки пока не было ничего, ну разве что сегодняшний ужин.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
