а у кого там в каждом доме то сват, то брат, то дочка с зятем, то кум с кумой.
– Ага, – сказал Варка. Деревня тихо лежала за рекой, золотились на солнце травяные крыши, зеленели квадраты полей и огородов. – Надо их задержать.
– Давай, – фыркнул Илка. – Ты их там задержишь или они тебя – это мне неизвестно. Но одно я знаю точно. Господин Вепрь страх как обрадуется. Вторжение, скажет. Нападение крайнов на исконные земли княжества. И как начнет защищаться, как начнет…
– Вторжение – это когда боевой отряд хотя бы человек в десять. А один я – это никакое не вторжение. Может, я заблудился?
– Ага, – Илка постучал пальцем по лбу, – и уже давно.
– Что ж, так и будем стоять и смотреть, как горят эти несчастные Переброды?
– Я не буду, – заявила Жданка, – пошли, Вар, устроим им что-нибудь этакое.
– Пожар с потопом, – ехидно заметила Ланка.
– Или потоп с пожаром, – вздохнула Фамка.
– Пожар они уже устроили, – вновь встряла Жданка.
– Щас я тебе устрою, – пригрозил Варка. – Ладно, я пошел. Рыжую держите, чтоб не вязалась.
Сказал и легким шагом сбежал по тропинке к Тихвицкому броду. У брода обнаружилось, что он не один. Хмурый Илка и три взъерошенные курицы никуда не делись.
– Возвращать твою прекрасную, но мертвую тушку господину Луню я не стану. Лучше сразу в гроб, – пробурчал Илка.
– Да может, он обрадуется.
– Хм.
– Ты один не справишься, – поджав губы, сказала Фамка.
– Да-да, – подтвердила Ланка, – один и без щита – это глупость. Ах, Варочка, ты такой неосторожный, – и для убедительности похлопала длинными ресницами.
– А вас я не звал, – огрызнулся Варка.
– А мы у тебя и не спрашивались, – состроила рожу Жданка.
* * *
Холодная весенняя вода стояла еще высоко. Штаны пришлось закатать выше колен. Варка надеялся, что, увидев такое, курицы отстанут. Но нет. Подоткнули подолы и бодро полезли в воду. Правда, Ланка повизжала немного, надеясь, что Илка сжалится и перенесет ее на руках. Илка остался непреклонен, и тогда она преспокойно перешла сама. Даже подол не замочила.
Миновали притихшие, притаившиеся за закрытыми ставнями Переброды, дошли до леса в сердитом молчании, и тут дорога вильнула и разделилась надвое. В суматохе все как-то позабыли спросить, где оно, это Замостье.
– Вот чего, – предложил Илка, – Варка и Жданка у нас самые сильные. Градобитие какое-нибудь учинить или грозу с молниями – это им раз плюнуть. Я щит хорошо держу. И Ланка тоже, даже, может, лучше меня. Давайте так. Мы с Варкой налево, а вы – направо. Фамочка за рыжей присмотрит, чтоб княжество Сенежское все-таки уцелело.
Варка открыл рот, чтобы возразить, но поглядел на дорогу, сообразил что-то и кивнул.
Дорога вилась по прозрачному березняку. Сквозь нежную зелень полураскрытых почек, по прелой листве, по холодным лужам, в которых дрожали осколки яркого неба. Несмотря на белый день, оглушительно орали соловьи, надрывалась свихнувшаяся от весны кукушка, в отдалении урчал тетерев, но никаких разбойников слышно не было.
– Они нас одурачили, – сказала Фамка после целого часа быстрой ходьбы. – Та дорога была торная, наезженная. А еще там конские следы были. Свежие.
– На этой тоже следы, – неуверенно возразила Жданка.
Ланка вздохнула с облегчением. Насмерть биться с разбойниками ей, по правде говоря, совсем не хотелось.
– Надо возвращаться…
* * *
– О-го-го, кто это у нас тут?!
– Ты только погляди, какие курочки!
– Перепелочки! Куропаточки!
– Ату их, ату!
Эхо подхватило охотничьи вопли, понесло дальше по весеннему лесу. Всадники летели по склону холма не разбирая дороги, проламывались через молодую поросль, перелетали через кусты и колдобины.
– Ну прям как в песне. Три красотки на лугу.
– Ты глянь, на любой вкус. Черненькая, рыженькая, беленькая.
– Мне беленькую.
– Га-га-га, у тебя губа не дура!
Тем временем девицы на лугу вели себя странно. Им бы броситься врассыпную, вскарабкаться на косогор, попробовать скрыться в чаще. А они схватились за руки, стоят и только глаза таращат. С перепугу, должно быть. Не в силах сразу удержать разогнавшихся коней, всадники завертелись вокруг них, топча нежную травку, разбрызгивая грязь. Неслись по кругу блестящие конские тела, потертые кожаные куртки, яркие, пропахшие потом рубахи.
Девицы стиснули крепче руки, сдвинули плечи. Один из всадников пытался нагнуться, подхватить беленькую в седло, но отчего-то не дотянулся. А кони все не хотели останавливаться…
По кругу, по кругу… Напрасно седоки орали, натягивали поводья. Лошади их будто не замечали. Девицы согласно кивнули и медленно двинулись в сторону. Запели звонко и протяжно. Всколыхнулись, поплыли пестрые юбки, заскользили по траве розовые босые ножки, скроенные на городской манер башмачки с ленточками, аккуратные козловые сапожки.
Всадники прикипели к седлам. Восторженные вопли сменились руганью. Кружились головы, ослабевшие руки роняли поводья, ноги теряли стремена. По кругу, по кругу…
Девицы дружно разняли руки, рыжая резко вскрикнула. Кони взлетели на дыбы. Всадники попадали на землю как спелые груши и остались лежать, не в силах сделать ни одного движения.
– Уф, – сказала Ланка и совсем не изящно плюхнулась на траву, – неужто справились? Я так испугалась, так испугалась…
– А дальше что? – спросила Фамка и медленно улеглась ничком на холодную землю, утопила лицо в сырой траве. Мельком подумала, что непременно зазеленит новую юбку. Может, влажная земля уймет мелкую дрожь во всем теле. И тошнота пусть пройдет.
– Дальше господин Лунь делает так, – хихикнула Жданка, встала, надменно вздернув подбородок, – беру ваши души. И все. Чисто, тихо, никто ничего не жжет, никто никого не убивает.
– Но ты же не господин Лунь, – выговорила Фамка прямо в землю. – Кто-нибудь знает, когда они оклемаются?
Никто не знал. Круг Покоя на живых людях они раньше не пробовали.
– Надо уходить. Скажем перебродским мужикам, пусть сами подберут, повяжут это… этих…
– Еще минуточку, – взмолилась Ланка, – сил никаких нет.
Поверженные разбойники пока что способны были только хрипло стонать и невнятно ругаться. Падение не было безболезненным, да и кони потоптались по ним изрядно.
– Как бы не померли, – обеспокоилась Жданка.
«Туда и дорога», – подумала Фамка, но сердобольная рыжая пошла все-таки взглянуть поближе.
– Ого! – послышался ее звонкий голос. – Да это же Яник.
– Какой еще Яник, – вяло удивилась Ланка, – откуда ты его знаешь?
– Да наш Яник. Бобр с Болота. А вон и Стах, братан его.
– Ну что ты несешь, – пробормотала Фамка, не отрывая лица от приятно холодившей травы. Братья Бобры, известные липовецкие душегубы и добрые соседи семьи Фам, никак не могли оказаться здесь, в далеком Пригорье.
В лесу глухо, надрывно завыли собаки.
* * *
Они выехали на поляну и остановились, очевидно, пораженные открывшимся зрелищем: неподвижные тела, мирно щиплющие
