Штурман спускается в свою крошечную каюту, ополаскивается из умывальника пресной водой и, не вытираясь, вытягивается на койке. Он пробует читать книгу из судовой библиотеки, но у той вырваны первые страницы и, читая, приходится самому придумывать начало. Но нет сил что-то за кого-то придумывать. Больше часа он лежит как убитый, с откинутой головой, с открытыми глазами. Больше часа он видит, как ветер раздевает деревья, он видит листья, похожие на жженую бумагу, слышит шум ветра. Нет, это не сон и не галлюцинация — на противоположной переборке большой лист из иностранного календаря. Ноябрь. С картинкой. В иллюминаторе — океан, в стене — глянцевое окно на осеннюю сушу. За бортом шелестит вода — это шорох гонимых по мостовой листьев; луч света, отразившись от воды, промелькнет по каюте — это холодное ноябрьское солнце выглянуло на миг. Вместе с бликами мечутся мысли. Пятнадцатое число отмечено крестиком, дерево под ветром сгорбилось, маленький листик, мокрый асфальт. Радиограмм нет целую вечность. Радиограммы есть, но не те. Пятнадцатое… Будет ли заход в Аден? Оттуда через посольство можно отправить письмо.
Предстоит заход в Аден. Все, кто не написал письма, наверстывают упущенное. А письма не написали те, у кого так называемая личная жизнь идет без сучка, без задоринки.
Мастер, запершись в каюте, по-колдовски принюхивается к бумаге, к конверту — у жены чертовское обоняние, а здесь все пропиталось корвалолом.
Механик по прозвищу Товар-Деньги-Товар занят удивительным делом: он отложил в сторону карманный компьютер и с тоской смотрит на чистый листок, ковыряя в ухе шариковой ручкой.
Третий помощник крупными буквами выводит слова, составляет на имя жены опись сделанных в рейсе покупок. О том, что он связал жене и дочке по кофте, помощник умалчивает — пусть будут сюрпризы.
Коля, скрывшись за дымовой трубой, строчит послание рекордного объема в четыре школьных листка. Он чередует описание наблюдений за летучими рыбами со скромными рассказами о кровавых встречах с акулами и муренами, скромно упоминает вилли-вилли — так называют ураганы в районе Австралии. И один ураган матрос позволил себе назвать именем адресата — кто там в Курской губернии проверит, был или не был в Индийском океане вилли-вилли «Люба». «Люба, Любаня, я лучше, чем Ваня». Да, Коля поэт. В море все поэты.
Матрос писал, пока не услышал объявление по трансляции, что скоро начнут выдавать тропическое довольствие.
Продовольственный баталер Курочкин голосом направлял двух моряков, кативших по палубе бочку. Похоже, в бочке был спрятан магнит, вытягивающий людей из кают на свет божий. Судно на глазах оживает. Вокруг бочки и Курочкина сгрудились моряки, вокруг моряков — ученые. Все желают помочь баталеру вывинтить пробку, все учат Курочкина, как надо переливать жидкость с помощью шланга.
— Не утомляйте, — морщится одессит Курочкин.
Он действует как заправский шофер. Он продувает.
Он втягивает в себя, резко выдергивает изо рта шланг и… с недоумением смотрит на тощую, умирающую на глазах струйку. С тем же недоумением на лице он проглатывает то, что осталось во рту, и все начинается заново.
— Дунь посильнее, — советуют моряки.
— Бочку поднимите, — дают рекомендацию ученые.
К ученым прислушиваются. Бочку бережно, как святая святых, возносят на стол. Снова Курочкин впивается в шланг, раздувает щеки. Вокруг мертвая тишина, и слышно, как в бочке солидно забулькало.
— Хорэ, — командует Товар-Деньги-Товар, — в себя тяни.
Щеки баталера проваливаются, глаза зажмуриваются, он выдергивает шланг, и позорная струйка, жалобно позвенев по дну банки, исчезает.
— Засор, — объявляет Курочкин, незаметно проглотив что-то.
Возмущенная толпа его отстраняет, за дело берется Товар.
Сухого вина в сутки положено двести граммов на брата. Вино положено разбавлять водой и спасать этой смесью организм от обезвоживания. Но можно и не разбавлять. И можно брать не каждый день, а, например, раз в неделю — сразу около трех литров на двоих. Почему три на двоих, а не полтора на одного? Да потому что из двоих наверняка кто-то выпьет поменьше, тогда другому достанется побольше. Элементарная арифметика. И Коля взял графин на себя и на штурмана.
— Хватит спать, командир, — закричал он, вламываясь в каюту. — Выпьем по маленькой и пойдем глядеть на закат.
На закате, когда близкая жаркая Африка очистила небо от облаков, рулевой старпомовской вахты с сигнального мостика увидел, что Сокотра совсем рядом, в нескольких милях.
— Земля, — буднично доложил матрос в ходовую.
Солнце сплющилось, как яйцо, собираясь скрыться за гребень сокотрийских гор — их серый контур в бледной дымке был абсолютно плоским, безобъемным, похожим на театральную декорацию. В считанные минуты светило провалилось за горы, и они отчетливо отпечатались на золотом фоне западной части неба. И вот золото наливается кровью, и остров горит в зареве безумного пожара. На него, на зарево, опирается почти без переходных тонов синий бархатный небосвод. Одна за другой зажигаются звезды.
У восточной оконечности Сокотры, там, где тонкий мыс, вытянутый в сторону Индии, превращается в длинную рифовую гряду, печально, носом в небо смотрит из воды полузатонувший корпус бывшего сухогруза. В сумерках погибшее судно производит особенно тягостное впечатление.
— Не то голландец, не то англичанин, — кивает мастер.
«И-и-и-раз! И-и-и-раз!» — Геофизики выбирают на юте свою «косу», свою любимую пушечку, палившую весь рейс в глубь океана.
Пушка стреляла красиво: не громко, но ярко озаряя по ночам густым синим светом подводный мир за кормой. И раньше, когда на пути встречались другие суда, на «Поиск» часто летели запросы: не нуждаетесь ли в помощи?
«И-и-и-раз!» Трос-кабель со свинцовыми грузами был на борту.
— Можно идти, — доложил начальник отряда старпому и обратился к своим: — Ну, что же не радуетесь? Финиш.
Отряд, все пять человек, молча освобождают кабель от грузов, укладывают его на вьюшку. Заросшие, с блестящими от пота телами, копошащиеся в луче прожектора геофизики напоминают усталых служителей ада.
Только восемнадцать часов по судовому времени, но тропическая ночь уже опустилась, растворила остров в своем влажном мраке. Темнота такая, что на крыле мостика штурман сталкивается с человеком в белой рубашке. Взаимные извинения. Это первый помощник. Он входит в рубку, по-хозяйски щелкает тумблерами на пульте трансляции, он поздравляет ученых, он поздравляет весь экипаж, выражая уверенность, что и впредь… Он предлагает провести собрание, не забыв предупредить, что явка свободных от вахт строго обязательна.
