— А моя маска? Впрочем, я подозреваю, что он узнал меня, Реми.
— В таком случае он готовит нам ловушку.
— Единственное средство обезопасить себя — это сделать вид, что мы попались.
— Однако…
— Скажи, чего ты боишься? Есть ли что-нибудь страшнее смерти?
— Нет.
— А если так, неужели ты раздумал умереть во имя исполнения нашего обета?
— Отнюдь нет! Но я отказываюсь умереть, не отомстив.
— Реми! Реми! — воскликнула Диана, и взгляд ее в эту минуту пылал восторгом исступления. — Будь покоен, мы отомстим: ты — слуге, я — его господину.
— Да будет так, сударыня!
— А теперь иди, друг мой, иди.
Реми все еще колебался. Однако, пока он спускался по лестнице, спокойствие вернулось в его закаленную испытаниями душу; он твердо решил расспросить музыканта и, в случае если негодяй будет уличен в тех пагубных замыслах, которые ему приписывали оба путника, тотчас убить его ударом кинжала.
Орильи ждал его с нетерпением.
Реми подошел к нему и тихо, учтиво сказал:
— Сударь, моя госпожа не может принять ваше предложение.
— Почему?
— Потому что вы не управитель графа дю Бушажа.
Орильи побледнел.
— Кто вам это сказал? — спросил он.
— Никто, но это совершенно ясно. Прощаясь со мной, граф поручил мне охранять особу, которую я сопровождаю, и уехал, не сказав мне про вас ни единого слова.
— Он встретился со мной уже после того, как простился с вами.
— Ложь, сударь, сплошная ложь!
— Орильи выпрямился во весь рост — рядом с ним Реми казался дряхлым стариком.
— Вы говорите со мной престранным тоном, любезный, — заявил он, нахмурив брови. — Берегитесь! Вы стары — я молод; вы слабы — у меня много сил.
Реми улыбнулся, но ни слова не ответил.
— Будь у меня дурные намерения в отношении вас или вашей госпожи, — продолжал Орильи, — мне стоило бы только поднять руку…
— Вот оно что! — воскликнул Реми. — Значит, я ошибаюсь, и у вас касательно моей госпожи самые лучшие намерения!
— Несомненно!
— Если так, объясните мне, чего вы хотите?
— Друг мой, — ответил Орильи, — я хочу осчастливить вас, если вы согласитесь оказать мне услугу.
— Но чтобы оказать вам услугу, — сказал Реми, — я должен знать ваши намерения.
— Мои намерения — вот они: вы правильно угадали, любезный, не граф дю Бушаж мой господин, а другое лицо…
— Кто же это?
— Лицо гораздо более могущественное.
— Смотрите! Вы опять лжете.
— Почему вы так думаете?
— Я мало знаю домов, которые знатностью превосходили бы дом Жуаезов.
— А королевский дом? И вот как платит этот дом, — прибавил Орильи, пытаясь вложить в руку Реми один из свертков с червонцами, оставленных герцогом Анжуйским.
Реми вздрогнул от прикосновения Орильи и отступил на шаг.
— Вы состоите при короле? — спросил он с наигранным простодушием.
— Нет, при его брате, герцоге Анжуйском.
— А! Прекрасно; я готов преданно служить герцогу.
— Тем лучше.
— Что угодно монсеньеру?
— Монсеньер, любезнейший, — сказал Орильи, подходя к Реми и снова пытаясь всучить ему сверток, — влюблен в вашу госпожу.
— Стало быть, он ее знает?
— Он ее видел.
— Он ее видел! — воскликнул Реми, судорожно сжимая рукоятку ножа. — Когда же?
— Сегодня вечером.
— Не может быть! Моя госпожа не выходила из комнаты.
— То-то и есть! Герцог поступил, как настоящий школьник. Он взял приставную лестницу и взобрался по ней.
— Вот оно что… — прошептал Реми, прижимая руку к сердцу, чтобы заглушить его биение.
— И после всего, что сказал о вашей госпоже монсеньер, я горю желанием увидеть ее. Значит, решено, вы заодно с нами?
И в третий раз он стал совать Реми золото.
— Итак, — с трудом проговорил Реми, — герцог Анжуйский влюблен в мою госпожу?
— Да.
— И чего же он хочет?
— Чтобы она прибыла к нему в Шато-Тьерри, куда он направляется форсированным маршем.
— Я вижу только одно препятствие, — сказал Реми.
— Какое?
— Моя госпожа решила уехать в Англию.
— Тысяча чертей! Тут-то вы и можете оказать мне услугу. Отговорите ее!
— Вы, сударь, не знаете моей госпожи: эта женщина всегда твердо стоит на своем; впрочем, убедить ее отправиться вместо Англии в Шато-Тьерри — еще не все. Если она и явится в Шато-Тьерри, почему вы думаете, что она согласится уступить домогательствам герцога?
— А почему бы нет?
— Она не любит герцога Анжуйского.
— Вздор! Все женщины любят принцев крови. Послушай, простачок, — заявил Орильи, — я хотел действовать с тобой добром, а не силой, но ты вынуждаешь меня изменить образ действий.
— Что же вы сделаете?
— Убью тебя в каком-нибудь укромном месте, а даму похищу. Ну как, уговоришь ты свою госпожу отправиться в Шато-Тьерри?
— Приложу к этому все старания, но ни за что не ручаюсь.
— Ступай наверх, а я покамест приготовлю коней.
И, очевидно вполне уверенный в том, что его надежды сбудутся, Орильи поспешил в конюшню.
— Ну что? — спросила Диана у Реми.
— Сударыня, герцог видел вас и влюбился без памяти.
— Герцог меня видел! Герцог в меня влюбился! — воскликнула Диана. — Ты бредишь, Реми!
— Нет. Я передаю вам то, что сказал Орильи.
— Но если герцог меня видел, стало быть, он меня узнал?
— Если б герцог узнал вас, неужели вы думаете, что Орильи осмелился бы явиться к вам? Нет, герцог вас не узнал.
— Ты прав, тысячу раз прав. Последуем за этим человеком, Реми.
— Да, но он-то вас узнает.
— Почему ты думаешь, что память у музыканта лучше, чем у его господина?
— Потому что он заинтересован в том, чтобы помнить, а герцог — в том, чтобы забыть.
— Вспомни, Реми, что у меня есть маска, а у тебя есть нож.
— Верно, сударыня, — ответил Реми, — и я начинаю думать, что господь поможет нам покарать злодеев.
Подойдя к лестнице, он крикнул:
— Сударь! Сударь!
— Ну как? — спросил снизу Орильи.
— Моя госпожа благодарит графа дю Бушажа и с большой признательностью принимает ваше любезное предложение.
— Прекрасно, прекрасно, — ответил Орильи: — Предупредите ее, что лошади готовы.
— Идемте, сударыня, — сказал Реми, подавая Диане руку.
Орильи ждал у лестницы с фонарем в руках: ему не терпелось поскорее увидеть лицо незнакомки.
— Черт возьми! — пробурчал он. — Она в маске! Ну, да по пути в Шато-Тьерри шнурки истреплются… или будут разрезаны.
XIII. Путешествие
