ним и приговора. Но тогда военное дело было уже кончено, и его позорное поведение уже вполне выяснилось.
Что касается влияния татарского набега на ход Смоленской осады, то это неблагоприятное влияние у нас доселе слишком преувеличивали: в действительности оно было незначительно, как это видно теперь из первоисточников, т. е. из актов самого Разряда.
Защитники Шеина пытаются указывать некоторые пункты его обвинения, будто бы не выдерживающие критики: например, правительство, с одной стороны, в своих наказах поручало ему беречь от разграбления съестные припасы в окрестностях Смоленска; а в судном приговоре ставило ему в вину, что он уберег их для неприятеля. Но подобные противоречия не важны, и, конечно, не в них главная сила приговора. Дело в том, что Шеин села, деревни и рыбные пруды Смоленского и Дорогобужского уездов распределил между собою, Измайловым и его сыновьями таким образом, чтобы крестьяне всякие хлебные и рыбные запасы доставляли именно этим воеводам; а сии последние дорогою ценою продавали их ратным людям, русским и немцам. Итак, Шеин запятнал еще себя низким корыстолюбием; причем, не позволяя своим отрядам ходить в названные уезды за припасами и конскими кормами, он действительно уберег кое-что для неприятеля.
Те же защитники ссылаются на распоряжения из Москвы, будто бы стеснявшие Шеина, а также на постоянное одобрение его действий правительством. И эта защита несерьезна. Шеин именно отличился упрямством и самовластными поступками; он менее всего стеснялся распоряжениями свыше и прямо их не слушал, если им не сочувствовал: так, он медлил походом и везде задерживался, вопреки понуждениям из Москвы, в отношении же польского лагеря под Красным прямо поступал против данного ему наказа. А что патриарх и царь ему доверяли и присылали свое одобрение его действиям, причиною были как его ложные донесения, так и понятная политика не огорчать, не смущать воеводу и в лице его поощрять вообще всех ратных людей. Но правительство доверяло ему слишком долго, и в этом оно несомненно виновато: ибо из актов Разряда мы убеждаемся, что почти все происходившее не только в русских войсках, но и в неприятельских, делалось известным Московскому правительству при посредстве многочисленных гонцов, лазутчиков, пленников, перебежчиков и т. п., которых тщательно расспрашивали в Разряде и все их показания записывали. Странно, что ни патриарх, ни царь не пользовались этим источником, чтобы знать постоянно истинное положение дел и своевременно принять свои меры и против неприятеля, и против самого Шеина, с его лживыми донесениями. Это обстоятельство, наоборот, свидетельствует, что предполагаемые враги его, т. е. бояре-завистники, слишком мало следили за его поведением и не пользовались данным источником, чтобы вовремя раскрыть на него глаза.
В судебном приговоре еще ставится в вину Шеина какая-то тайная присяга, данная во время его плена Сигизмунду III. Это пункт темный; самое существование такой присяги не доказано. Но, очевидно, долгое пребывание в Польше повлияло расслабляющим или развращающим образом на его характер и патриотизм, и он вернулся оттуда уже далеко не тем, чем был до своего плена: примеры распущенности и надменности польских вельмож наложили на него свой отпечаток. Хотя бы с его стороны и не было умышленной измены, но образ его действий до того походил на измену, что многие современники в ней не сомневались. Свой смертный приговор Шеин вполне заслужил; так как его позорное поведение было главною виною несчастного исхода войны и гибели многочисленной, храброй, хорошо вооруженной и достаточно всем снабженной русской армии.
Есть основание полагать, что и самый этот приговор совершился под давлением русского общественного мнения, в высшей степени возмущенного, когда, после возвращения остатков нашей армии, все подробности позорного поведения воеводы сделались известны от многочисленных и близких свидетелей{36}.
X
ЕДИНОВЛАСТИЕ ЦАРЯ МИХАИЛА. —
СИБИРЬ. — АЗОВСКИЙ ВОПРОС
Влиятельные члены Боярской думы. — Заботы о ратном деле. — Засечные линии. — Военная колонизация на юго-востоке. — Построение городов и острожков. — Земледельческая колонизация в Сибири. — Развращение сибирских нравов и первый архиепископ. — Ясачные партии казаков и промышленников. — Покорение Восточной Сибири и построение там городков. — Донцы. — Взятие ими Азова и отражение турок. — Азовский вопрос перед Великою Земскою думою. — Мнения выборных дворян и купцов. — Отказ от Азова. — Московская волокита. — Царев кабак. — Развитие крепостного права. — Наследование вдов. — Дальнейшие противопожарные меры. — Столичные постройки. — Царская библиотека и печатное дело. — Книжная словесность и сочинения о Смутной эпохе. — Начало заводско-фабричной промышленности. — Льготы торговым иноземцам. — Иноверческие храмы в Москве.
Великая старица Марфа, возложившая на себя должность игуменьи Кремлевской Воскресенской обители, скончалась в 1631 г. и была погребена в Новоспасском монастыре, где находилась семейная усыпальница Романовых; а патриарх Филарет отошел в вечность спустя два года и был положен в Успенском соборе. Он заранее указал себе преемника, в лице псковского архиепископа Иоасафа, который происходил из боярских детей и свое иноческое поприще начал в Соловецком монастыре. По изволению царя, Иоасаф и был посвящен Собором русских архиереев. Современный хронист свидетельствует, что он нравом своим и житием был добродетелен «и ко царю не дерзновенен». Следовательно, Иоасаф понимал исключительное положение своего предшественника и не думал изъявлять какие-либо притязания на участие в государственном управлении.
Михаил Феодорович остался наконец полным, единовластным государем, который без всякого стеснения мог теперь проявлять свою личную волю. И мы видим, что в эту третью двенадцатилетнюю эпоху своего царствования Михаил действительно является самовластным правителем, и притом таким кормчим, который направляет государственный корабль, если не с особым искусством и успехом, то и без особых ошибок и промахов. Опираясь, с одной стороны, на строгое самодержавие, восстановленное и укрепленное по преимуществу трудами Филарета Никитича, но смягчая его суровость своим личным характером, а с другой — на свою продолжительную правительственную опытность, Михаил в эту сравнительно мирную эпоху успел в значительной степени залечить глубокие раны, нанесенные государству Смутным временем и вновь растравленные бедственным исходом второй польской войны.
Дела управления сосредоточивались теперь по преимуществу в руках Боярской думы, которая является более чем когда-либо действительным и деятельным советом государевым. Во главе ее мы видим старых опытных сановников и ближних государю людей, каковы: Иван Борисович Черкасский и Федор Иванович Шереметев, а затем Иван Иванович Шуйский и Иван Андреевич Голицын. Дядя государя, Иван Никитич Романов, прозванный Каша, жил еще около семи лет после Филарета; но по своему характеру, а может быть, по старости и болезненному состоянию он за это время не выдается своим влиянием. (Умер
