помогал в создании космических лифтов.
— Лестница в небеса, — шепчет Габриэлла, неотрывно глядя на меня, и я мои брови ползут вверх.
— Знаешь, что это?
Землянка произносит неуверенно:
— Я слышала о ней.
Будь на её месте кто-то другой, я бы ядовито усмехнулся такой неправдоподобной лжи. Но это землянка. Если она не захочет, то ни слова не скажет о том, как живут на планете. Я могу напирать, но цели не добьюсь, и мы всё равно ничего не узнаем о землянах. Настоящих землянах. Поэтому я продолжаю:
— Отец Коди принимал участие в переселении людей, и когда лестница в небеса начала пылать… — Я намеренно говорю медленнее, наблюдая за испуганными глазами Габриэллы, пытаясь понять, не зашёл ли я слишком далеко, — … он сорвался.
Лицо Габи бледнеет, но она всё так же неотрывно смотрит на меня, вслушиваясь в каждое слово.
— Люди горели в огне…
Пауза, и Габи тихо выдыхает сквозь приоткрытые губы.
— Отец тоже не выжил.
Дыхание девушки замирает, а на глаза наворачиваются слёзы.
— Коди переселился на Тальпу со своей матерью. Больше родных у него не осталось.
Габриэлла сглатывает и спрашивает очень тихо:
— У многих такие ужасные судьбы?
Я пристально смотрю на неё, пытаясь принять решение, могу ли быть в этом вопросе до конца честным.
Наверняка сомнения отражаются на моём лице, но я вдруг забываю о внутреннем монологе, когда землянка тянется ко мне и решительно берёт меня за руку.
Я смотрю на неё широко распахнутыми глазами, однако даже не успеваю собраться с мыслями, чтобы произнести нечто подходящее.
— Скажи мне правду, — просит она. — Я должна понять… Понять границы ужаса, который вы воспринимаете как привычные обстоятельства.
В её ярко-зелёных глазах сейчас едва ли заметны оранжевые вкрапления: зрачки такие огромные и тёмные, что можно подумать, будто девушка увидела самый желаемый фрукт во Вселенной… или же напугана до смерти…
— Думаю, ты до конца не понимаешь, о чём просишь, — признаюсь я, потому что это правильно.
— Понимаю, — упорствует Габи, не отводя взгляд. — Скажи.
Я делаю тяжёлый выдох и всё-таки говорю правду:
— История Коди — далеко не самая страшная.
Девушка отпускает мою руку и отодвигается, словно слова толкнули её в грудь, но не теряет самообладания и смотрит на меня всё так же прямо.
— Он потерял отца, — продолжаю я, — но миллионы потеряли свои семьи полностью. Коди нашёл работу, смог обеспечить маме дом в безопасном месте. А кто-то… — «Дэн, осторожно!» — предупреждает внутренний голос, но я игнорирую его: — Кто-то. Вообще. Не попал. На станцию.
В глазах Габи отражается понимание. Девушка открывает рот, а затем снова закрывает, и так несколько раз, а потом вновь прячет взгляд.
Меня буквально тянет узнать, откуда она, почему осталась на Земле, есть ли у неё семья, как получилось, что девушка оказалась здесь, кто ждёт её дома, но… это невозможно, и я молчу.
Спустя несколько долгих минут Габриэлла говорит очень тихо, не глядя на меня:
— Расскажи, как происходило переселение.
Сегодня день, полный неожиданностей. И все они связаны с землянкой.
— Ты не готова, — отрезаю я.
— Ты ведь не будешь говорить это в ответ на каждый мой вопрос? — мягко упрекает девушка, но пристально смотрит на меня, думая, будто так ей удастся меня уговорить.
— Ты не готова, Габриэлла, — настаиваю я. — Тебе это не нужно, поверь. По крайней мере сейчас.
Возможно, она способна узнавать то, что ей важно, и по взгляду. Плевать. Я искренен с ней и скрывать нечего.
Замечаю тот момент, когда её взгляд гаснет: зрачки резко уменьшаются, словно в глаза посветили фонариком.
— Многие тальпы такие, как ты?
Её вопрос заставляет меня растерянно уточнить:
— Какие?
Габи пожимает плечами.
— Мне говорили, что все вы ужасные, — девушка осекается под моим взглядом, осознавая, что она сказала и спешит поправиться: — Все они…
Однако понимает, что звучит неубедительно, и смущённо опускает взгляд, вызывая у меня усмешку.
— То есть я, по-твоему, не… ужасный?
Едва ли это можно считать комплиментом, но я продолжаю улыбаться.
— Я имею в виду… — теряется Габриэлла, и я не знаю, что поражает меня больше: её признание о всех тальпах или как она робеет от того, что назвала меня ужасным, но не настолько, как другие.
— Ладно, — говорю я, выдыхая неуместное веселье и продолжая уже серьёзнее, — мы и раньше не были святыми, а переселение на Тальпу ухудшило и без того плачевное положение. Моральный облик почти любого из нас оставляет желать лучшего. У каждого свои недостатки, но общая черта — пассивность, вызванная хронической апатией. Цель каждого второго гражданина Тальпы — жить сегодняшним днём, ходить на работу, зарабатывать на очередные развлечения, которые могут приглушить голос разума, избегать проблем с правительством. Чтобы выжить на станции, нужно полностью придерживаться всех правил, установленных группой людей — теми, кто сосредоточил в своих руках реальную власть. Нельзя высказываться против правителей и, тем более, организовывать или участвовать в какой-то деятельности против них. Чем больше правил ты соблюдаешь и чем сильнее боишься последствий своего непослушания, тем быстрее ты превращаешься в безвольный овощ.
— Что эти люди думают о тех, кто остался на планете? — напряжённым голосом произносит Габриэлла. — Что тальпы думают о нас?
Наши взгляды встречаются, и я признаюсь, наблюдая, как Габриэлла удивлённо выдыхает:
— Никто не знает. Все думают, что вы погибли, и планета непригодна для жизни.
Она сглатывает, прежде чем спросить:
— Совсем никто не знает правду?
— Только в определённых кругах ходили слухи, что жизнь на Земле продолжилась, но никто не верил до конца. И вообще эту тему лучше не поднимать. Если бы на твоём месте был житель Тальпы, меня уже наказали бы за эти слова.
— Что такое Земля? — шепчет землянка, а я в очередной раз смотрю на неё, как на нежданно-негаданно найденный драгоценный камень.
— Так мы называли планету, — машинально отвечаю я, пытаясь ухватиться за
