Севка нахмурился. Видно было, что и ему приходят в голову эти вопросы, но он не хотел на них отвечать.
— «Коричневое» наверху никто не употребляет, — произнес он не очень воодушевленно. — Там люди сознательные!
— А как же они расслабляются? Это ж рехнуться можно от однообразия. Извилины в мозгу выпрямятся!
В мозгах у меня опять затиликало, но я старался не обращать на это внимания.
— Зачем тебе мозги, Раша? — Прошкец проникновенно заглянул мне в глаза. — Тебе мусор убирать мозги ни к чему. Ты вон со склонениями никак не разберешься, а туда же — мозги… На хрен тебе мозги?
— Ну… Я же не робот…
— Роботы есть и поумнее тебя, — усмехнулся Севка. — Сидел бы и не рыпался, а то отменят как класс.
— Почему? А кто мусор убирать будет?
— Роботы, — ухмыльнулся Прошкец. — Роботы, Раша! Они есть-пить не просят, ни голяков им не надо, ни пепелацев душевых, ни «красного»! Рубишь? На третьяке и четверяке все делают роботы.
— А чего ж тогда? — пожал я плечами. — Ну сделали бы и здесь роботов. Только я тебе скажу так: жвачку от стеклона ни один робот не допетрит отскоблить.
Севка замялся. И я догадался, что здесь тонкое место. Что-то связанное со жвачкой и стеклоном. Надо подумать будет, когда Севка уйдет. Сам-то он ни за что теперь не скажет. Сейчас полезет в карман, достанет «красного», а я и отказаться не смогу. И придется еще сожрать, ну берегись тогда, железяка!
И точно. Севка полез в карман.
— Хочешь «красного»? — спросил он, протягивая мне пастилку. — «Сперминт».
— Не увиливай!
— Знаешь, что я тебе скажу, Рашечка? Ты, верно, за макушку себя трогаешь?
— С чего ты взял? — Я покраснел. И правда, захотелось схватиться за макушку и не отпускать ее, потому что тиликанье превратилось в заунывное пилообразное нытье.
— Ладно-ладно! — Севка ухмыльнулся. — Бери жвачку и жуй!
Я молча взял одну и кинул в пасть.
— А в чем прикол? Платформа есть у этих самоубийц? Или как бодун? — спросил я погодя, чтобы улизнуть с неприятной темы.
— Зачем тебе? — подозрительно спросил Прошкец. — Давай лучше поговорим о нашем будущем.
— Не-не! — возразил я. — Отвечай! А то я тебе еще страшнее вопрос задам.
— Ну ладно, — вздохнул Сева. — Это упадническое, эскапистское течение. Базируется на нигилистических религиозных концепциях древности. Катары там, Циолковский, ваххабизм, Бакунин, Ленин, Маркс — в общем, тебе это неизвестно, да и ни к чему. Главное тебе известно: все создано Матрицей. Мы выходим из Матрицы и возвращаемся в Матрицу. Но эти люди считают, что лучше попасть под пулемет, чем падать каждый раз под уровень, выставленный лазерами. Это нигилизм. Совершенно непозитивный и несозидательный. Скажу по секрету: это финансируется на деньги Вашингтона, а смысл в том, чтобы подорвать производительность труда. Счастье индивида в состоянии общего блага. И даже принять смерть за общее благо — это его не только прямая обязанность, но и счастье. А у них-то разве не так? Так-так, Рашечка! Это жалкий популизм пропагандировать, что счастье в личном наслаждении, праве личного выбора и прочая гадость. То есть лучше сделать негодный выбор самому, чем подчиниться разумному общественному порядку. Не советую даже и копаться. Ты, Раша, есть отменный честный дворник. Ты пользу приносишь, убирая антисанитарию и мусор. Ни к чему тебе этот нигилизм. Матрица совершенен.
— Севка! — спросил я. — А у тебя в голове тиликает?
Севка покраснел. Он поджал губы и выпрямился. «Конечно, тиликает! — усмехнулся я про себя. — У кого ж не тиликает? Если б не тиликало, ничего про макушку не говорили бы…» — подумал я, и тиликанье взвизгнуло циркуляркой.
— Насчет тиликанья… — сказал Севка и постучал пальцем по столу. — Я вот что тебе скажу: ты помалкивай об этом и делай так, чтобы поменьше тиликало. И, главное, под лазер ложись вовремя! Тебе же лучше будет!
— А-а-а…
Все-таки он ничего. Симпатичный. Ну не такой, как артисты или верхние перцы, но все-таки во мне что-то зашевелилось. И я уже подумал: не начать ли говорить в женском роде? Зависла неловкая пауза, и стало слышно, как булькает вода в стакане.
Не очень мне хотелось начинать первому. Я бы, конечно, мог намекнуть Севке в сослагательном наклонении: «Я типа не против была бы…», а дальше уже можно не продолжать. И так все ясно.
Но так получается, что мне что-то от Прошкеца нужно, и взамен я ему что-то долж(е)н(а). Опять парюсь насчет окончания. Не люблю должать. Лучше подожду. Чего Прошкец пришел-то? Не чаю же попить! А может, и чаю. Ну все равно, подожду, когда он скажет сам: «А ты не хотела бы!..» А я тогда еще и поломаюсь. Выдурю у него что-нить.
— Ой! — Я перекинул кипятильник в другой стакан и капнул в стакан несколько капель заварки.
Севка накидал себе полстакана сахару и начал его громко размешивать. Севка хороший. Он всегда мне первому новости сверху сообщает. Так что у меня есть бонусы перед фабричными. И когда они начинают нос драть уж очень сильно, я их ставлю на место информационным превосходством.
— Хочешь, кстати, послушать верхнего музья? Очень… — предложил я, подводя партнера к нужным ассоциациям.
Севка замялся, а я воспользовался этой паузой и напялил на него дужку долбака.
На второй секунде глаза Прошкеца приобрели то же мечтательное выражение, что у всех нижних, когда они слушают преступную музыку, попадающую вниз сверху. Хотя опять вопрос! Откуда преступная музыка наверху? Там же лучшие из лучших? Лидеры капиталистического труда и все такое. И законы они принимают для нас, чтобы все лучше было. А если не так, то почему их не опустят? Нас, нижних, чуть что опускают в крысятник. Замешкаешься чуть — аннулятором косят. А они слушают свое музье. Говорят, преступное, а что-то я не слышал, чтобы сверху кого-нибудь опустили. Надо…
— Гадость! Низкая гадость! — ругнулся Севка, выдергивая слушаки, и добавил: — И к тому же ты совершил преступление! Почему ты не отправил долбак в санитарный скат вместе с трупами? Все, что было найдено при трупе, принадлежит государству! Разве тебе не известно?
— Ну а что? — пожал я плечами. — Я послушаю немного, а потом со следующими отправлю…
— Вот! Это первый шаг на пути к измене! — патетически воскликнул Сева.
— Да че ты! — возмутился я. — Завтра же и отправлю. Пусть подавятся! Ждать-то недолго. Каждые сутки по нескольку раз рубят…
Севка еще больше нахмурился:
— Ох, смотри, Раша! Договоришься ты!
— И вообще! — обнаглел я. — Я подумал: если это плохая музыка, почему ее наверху слушают?
— Это диверсия Вашингтона, с ней ведется неустанная борьба! Они же пытаются перетравить нашу железяку «коричневым». И вообще! Не тебе с куриными мозгами обсуждать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
