По окончании церемонии кортеж медленно проследовал в экипажах через бульвары в Тюильрийский дворец. Несметные толпы людей теснились вдоль тротуаров. Не отрывая взгляда, они смотрели на эту бесконечную вереницу медленно движущихся нарядных экипажей, на шитые золотом мундиры военных, плюмажи на шляпах, бархат и шелк костюмов важных господ, драгоценные камни и дорогие меха, украшавшие дам, на все это давно невиданное великолепие.
Народ безмолвствовал.
От Аустерлица до Тильзита
Война без войны длилась уже два года. Англичане захватывали неосмотрительно вышедшие из укрытия французские суда; французы отвечали запрещением ввоза английских товаров на континент и уничтожением их, где это было возможно. То были булавочные уколы, не дававшие перевеса ни одной из сторон. Но война шла. Незримая посторонним, она готовилась в дипломатических кабинетах, в штабах армий и адмиралтейств. Приближался час действий.
Огромная, французская армия была сосредоточена для вторжения на Британские острова. Лучшие французские полководцы — Даву, Ней, Сульт, Ланн, Мармон, Ожеро, Мюрат — командовали корпусами, призванными одновременно высадиться в разных пунктах Великобритании и повести оттуда стремительное наступление. По общепринятым подсчетам, численность армии вторжения превышала сто двадцать тысяч отборных солдат. Что могла противопоставить этим легионам британская корона?
Весной 1804 года в печати появились сообщения, что вторжение в Англию начнется в ближайшие дни. «Московские ведомости» со ссылкой на сведения, полученные из Франции, писали: «Все возвещает, как кажется, что экспедиция против Англии предпринята будет в марте»[785]. Через две недели та же газета вновь подтверждала: «К экспедиции против Англии все теперь уже готово»[786]. Эти сведения не были беспочвенны. В феврале и марте Бонапарт уделял исключительное внимание подготовке десантных операций[787]. Адмирал Латуш-Тревилль, проявлявший кипучую энергию, докладывал, что армия вторжения располагает уже почти двумя с половиной тысячами транспортных судов. Казалось, грозный план был близок к осуществлению. Столицу Британии охватила тревога. В сообщениях из Лондона утверждалось, что «в случае, если неприятель действительно предпримет высадку на берегах Великобритании», королева и принцессы отправятся из Лондона в Гарипебюри[788].
Нависшую над островами опасность британское правительство надеялось парировать не столько стойкостью обороны, сколько военными операциями континентальных держав. Главные усилия Питта были сосредоточены на сколачивании новой коалиции. Хотя Семен Воронцов и уверял, что Россию и Англию объединяет общность интересов, практика это опровергала: разногласия обнаружились почти по всем вопросам, начиная с Мальты и кончая зоной Балтийского моря[789]. Переговоры шли туго. С точки зрения национальных интересов России война с Францией была не нужна, точно так же как и Франции была не нужна война с Россией. Но действительные или мнимые династические интересы Александра I, мотивы самолюбия или тщеславия, прикрываемые выспренними словами о «защите права», тайные расчеты Чарторыйского и других «друзей из Негласного комитета» облегчали Питту решение его нелегкой задачи. С домом Габсбургов, ненавидевшим бонапартовскую Францию, но еще более боявшимся ее и к тому же постоянно опасавшимся сыграть невольно на руку Пруссии, было еще труднее договориться. Проходили месяцы интенсивных дипломатических переговоров, официальных и неофициальных, а дело не сдвигалось с мертвой точки.
Если бы Бонапарт приложил больше стараний, вероятно, французская дипломатия смогла бы предотвратить образование третьей коалиции. В Париже знали о том, что делается в европейских столицах. Образование новой антифранцузской коалиции не отвечало интересам Бонапарта. Весьма вероятно, что он мог бы найти почву для соглашения с Россией, Австрией, Пруссией. Но он снова вел рискованную игру, игру на острие ножа, когда победа и поражение отделены друг от друга тончайшей гранью.
В 1804 году он надеялся решить все проблемы европейской политики одним ударом — поразив насмерть британского льва. С присущим ему умением сжато выражать самые сложные мысли он определил свой план в нескольких словах в письме к Латуш-Тревиллю. Сообщая о награждении адмирала орденом Почетного легиона, Бонапарт писал: «Станем на шесть часов господами мира»[790]. В этих словах и была заключена основная стратегическая идея Бонапарта 1804 года. Господство над Ла-Маншем в течение нескольких часов — и все проблемы мировой политики будут решены.
По-видимому, летом 1804 года Бонапарт верил в близость победы над Англией. 15 августа на побережье Ла-Манша, у самого моря, бросая открытый вызов «гордому Альбиону», он награждал офицеров и солдат орденами Почетного легиона, он грозил Лондону.
Рассчитывая решить все проблемы европейской и мировой политики одним ударом — прыжком через Ла-Манш, Бонапарт вел в Европе открыто агрессивную политику, не заботясь о ее последствиях. В июне 1804 года Лигурийская республика была попросту присоединена к Франции. В мае 1805 года с помпой и шумом он совершил торжественное путешествие в Италию. Император французов, мог ли он оставаться президентом Итальянской республики? В Милане в торжественной обстановке он возложил на свою голову железную корону итальянских королей. Он хотел теснее привязать к себе Италию и вторым лицом в Итальянском королевстве — вице-королем назначил своего пасынка Евгения Богарне[791]. Бонапарт высоко ценил военные и организаторские способности Евгения Богарне. Он ему полностью доверял. Па Богарне было возложено непосредственное руководство всеми государственными делами Италии. Мелци и другие итальянские деятели стали послушными исполнителями воли Бонапарта и его эмиссара — Евгения Богарне.
В превращении Итальянской республики в Итальянское королевство была несомненная логика, но сведущие люди в европейских столицах с тревогой спрашивали: куда ведет эта логика? Каков будет следующий шаг? Ведь Италия не была единственной дочерней республикой. Впрочем, это стало проясняться уже в дни майских торжеств в Милане. Учреждая Итальянское королевство, император французов как бы мимоходом назначил свою сестру Элизу Бачокки, обиженную на весь мир и на своего могущественного брата за то, что она неудачно вышла в свое время замуж, наследственной принцессой Пьомбино. Но этого показалось Элизе мало, и вскоре к ее владениям была присоединена еще Лукка. Позже «Семирамиде Лукки», как полунасмешливо называл Элизу Талейран, было дано более обширное владение — Великое герцогство Тосканское[792].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
