Но куда сложнее, нежели технику, одежду и питание, было подготовить людей. Нам нужно было быть мастерами на все руки. У каждого из нас должна была быть вторая профессия, умение в нужный момент помочь товарищу или заменить его, если почему-либо он выйдет из строя.
Федоров должен был стать моим дублером. Нам с Папаниным выпали обязанности и метеоролога и механика. Всем четверым предстояло крутить лебедку при подъеме с глубины проб воды и всякой живности для Ширшова. Подготовка шла полным ходом, а один вопрос, немаловажный для нас, так и оставался нерешённым: как будет представлена в нашем ледовом лагере медицина? Полтора года (экспедиция была запланирована именно на этот срок) без доктора… Стали обсуждать: что же делать? Первая мысль — взять пятого человека. Конечно, можно было бы подобрать легонького врача, килограмм на пятьдесят живого веса. Но тогда палатка должна быть больше, одежда, продовольствие тяжелее и так далее… Мы не укладывались в жесткий лимит: десять тонн и ни килограмма больше. Арифметика не получалась.
Что же делать? Выход один — врачом должен стать кто-то из нас. Добровольцев не нашлось. Прикинули и решили: больше всего к лицу это Ширшову. Он гидробиолог, а гидробиология и медицина — почти одно и то же.
Петра Петровича откомандировали в Государственный институт усовершенствования врачей. Началась работа по программе, которую составил для Ширшова его наставник — доктор А. Чечулин: изучить болезни, наиболее распространенные в Арктике, освоить диагностику, так как, прежде чем лечить, надо хотя бы как-нибудь разобраться, от чего лечишь.
Сначала обучение фельдшерскому искусству — практика по уходу за ранами, умение делать инъекции и, наконец, хирургия. Петру Петровичу давали куски мяса, кривую хирургическую иглу, кетгут, и он сшивал эти куски, затем вскрывал фурункулы, останавливал кровотечения. А хирурги заставили его еще, и попрактиковаться на трупах, где ученик ампутировал пальцы, кисти рук, ноги.
И все же воспринимали мы Петра Петровича как медика с известным подозрением. Серьезность его занятий стала нам известна позднее. Тогда же, возвращаясь из клиник, Ширшов больше рассказывал нам о безмерных достоинствах одной из сестер, удивительно красивой блондинки. Что же касается его хирургической практики, то речь Петра Петровича была впечатляющей:
— Ребята, я теперь запросто могу оттяпать вам и руки и ноги. Но не хотел бы, чтобы моя первая помощь стала для кого-нибудь из вас и последней!
Мы оценили самокритичность нашего доктора и понимали, что лучше обходиться без его помощи. Эта убежденность помогла нам продержаться.
13 февраля, ровно через год (день в день) Шмидта опять вызвали в Кремль. Его сообщение слушали Сталин и другие члены Политбюро. Я обращаю внимание на этот факт, так как десятилетие, начавшееся в 1930 году, свидетельствовало о том, что та буйная Арктика, похожая на Запорожскую Сечь, с которой я столкнулся в дни моей юности, уже осталась далеко позади. Поход «Сибирякова», поход «Челюскина», экспедиция на полюс и другие полярные предприятия тех лет свидетельствовали, что случайность, неорганизованность, надежда на случай — это уже история. Сегодняшний день — точные расчеты, сделанные во всеоружии науки, тщательно отобранные люди, сложные задачи, поставленные перед нами.
Как вспоминал впоследствии Шмидт, доклад в Кремле пришлось делать обстоятельно, решая по ходу совещания ряд немаловажных вопросов. Большое внимание уделялось личностям — начиная от начальника экспедиции до младших специалистов. Только здесь, на этом совещании, Шмидту было разрешено личное участие в экспедиции. Поначалу Отто Юльевича не хотели пускать на полюс. Конечно, руководить экспедицией будет Шмидт. Но зачем же лететь самому? Как доказывал на этом совещании Ворошилов, уровень связи позволяет руководить экспедицией из Москвы.
Разумеется, Шмидт сопротивлялся такому решению, как мог. В ход пошла самая различная аргументация, и Отто Юльевич сумел отстоять свои желания. Он полетел.
Затем Шмидт подробно охарактеризовал всех членов летного отряда экспедиции. Сталин спросил: почему среди летчиков нет Леваневского? Шмидт разъяснил, что Леваневский в Америке и просто не успеет принять участие в экспедиции.
— Ну, хорошо, — согласился Сталин. — Зато он первый воспользуется новой станцией при своем транспортном перелете…
Чубарь лестно охарактеризовал Папанина, отметив его жизнерадостность и организаторский талант. Ворошилов дал согласие на включение в состав экспедиции в качество флаг-штурмана одного из лучших аэронавигаторов советских военно-воздушных сил Ивана Тимофеевича Спирина. Это ему предстояло найти в ледяной пустыне заветную точку полюса.
Проблема кадров была завершена. Сталин первый подписал постановление и передал его на подпись другим. Вылет назначили на середину марта…
Не прошло и недели после этого совещания, как началась генеральная репетиция. По улицам Москвы проехал грузовик, ощерившийся дюралевыми трубами, радиомачтами, различными тюками и ящиками. Вряд ли москвичи, встречавшие эту машину, выделяли ее как-то из других автомобилей. Вряд ли кому-либо приходило в голову, что это едет имущество экспедиции на Северный полюс.
Отъехав на несколько километров от Москвы, грузовик остановился. На территории радиоприемного пункта Севморпути, вдали от любопытных взоров, мы разбили палатку, установили ветряк и мачты. Дребезжащая груда дюралевых труб поначалу повергла нас в тихое уныние, но разобрались мы довольно быстро, и через два часа палатка уже стояла.
Койки в два яруса, откидной столик и, в общем, небольшие размеры делали палатку более всего похожей на купе железнодорожного вагона. В общем, не так уж плохо.
Направо от входа — стол радиостанции. Наверху — радиоаппаратура, внизу — аккумуляторы. Налево — кухня, которую тут же оккупировал Папанин, спеша продемонстрировать нам свои кулинарные таланты. Накормил нас Иван Дмитриевич хорошо. После обеда, который он стряпал в высшей степени вдохновенно, есть не хотелось около суток. Такова сила калорий, брошенных в обеденную кастрюлю.
Каждый из нас опробовал свое хозяйство. Все вместе мы сделали первые выводы по организации быта. Первый из них (его подсказал приехавший к нам в гости Шмидт) был таков; на ночь, залезая в спальный мешок, обязательно раздеваться до белья и не спать в верхней одежде. Правда, одевание и раздевание не могут быть причислены к самым приятным процедурам, но зато раздетому в теплом мешке гораздо лучше спится.
Итак, генеральная репетиция, или, если прибегать к театральному языку, черновой прогон, окончилась. Настала пора действовать. Остановка теперь за малым — за погодой. Погода была нелетная. И февраль кончился, а мы еще никак не могли покинуть Москву. В 11 часов утра 21 марта на очередном совещании летчиков и синоптиков в Главсевморпути нам сообщили, что надежд на ясные морозные дни нет. Откуда-то с юга, чуть ли не из самой Африки, прет мощная волна теплого воздуха, и единственный шанс добраться до полюса — это поскорее от этой волны удрать.
