— Давай, — сказал дрон.
Останки Бодхисаттвы сотряслись, будто пробуждаясь от долгого сна, потом стали раскалываться, будто ожившая диаграмма взрыва тестовой модели. Вокруг них на миг полыхнуло зеркальное сферическое поле, затем, когда оно пропало, внешняя оболочка уцелевших фрагментов корпуса улетучилась вместе с ним. Корабль полыхал. Каждая его частица источала свет, разгоралась все ярче и ярче под их взглядами, но горение это не давало пламени, как не имело оно ничего общего и с обычными взрывами. Тем не менее интенсивность его нарастала. Чистый, бездымный, беспламенный светлый огонь полыхал какое-то время, а потом стал тускнеть и отдаляться. Когда он погас, от корабля не осталось ничего, кроме сравнительно медленного светового излучения, которое уплывало во все стороны к далеким солнцам.
— Полетели, — промолвил дрон Бодхисаттвы, оборачиваясь к аватару и Йиме. — Полный вперед.
Химерансе просто кивнул, и звезды на экране задвигались.
— Поля на минимуме, корпус практически оголен, — сообщил он. — Я разгоняюсь до скорости, которая может повредить двигатели часов через сорок.
— А когда мы доберемся туда? — спросила Йиме.
— Через восемнадцать часов, — ответил аватар.
Химерансе снова посмотрел на экран. Картинка померкла еще раньше, чем он это сделал.
— Пойду-ка я лучше перечитаю руководство и вспомню, каково это — быть военным кораблем. Нужно проверить все, что у меня осталось из боевой начинки. Подготовить щиты, откалибровать эффекторы, изготовить боеголовки и всякое такое.
— Все, чем могу... — вырвалось было у Йиме. Потом она прикусила язык, сообразив, какой чушью это покажется кораблю. — Простите. Не обращайте внимания, — пристыженно пробормотала она, досадливо махнув рукой. Кисть разболелась.
Аватар посмотрел на нее и усмехнулся.
Он пробудился в страшно шумной тишине.
Везде что-то звенело, пищало, свистело, трещало; слышал он и другие звуки, которых не мог сейчас опознать, но все они показались ему ужасно тихими. У него было впечатление, что все они раздаются на противоположном конце очень длинного и узкого туннеля, и какие бы события их ни вызвали, его они не должны занимать. Он открыл глаза и осмотрелся. Все, что предстало его взору, показалось ему бессмысленным. Он снова смежил веки, но тут же подумал, что вряд ли это верное решение. Что-то случилось. Что-то очень плохое. Может быть, оно еще даже и продолжается. Надо оставаться начеку. Держать глаза открытыми, сфокусировать взгляд.
Он ощутил странную тяжесть, будто вес его тела сместился к голове, плечам и шее. Он повернул голову в одну сторону, в другую. Он понял, где находится.
Он лежал в заднем отсеке аэролета. Весь этот искореженный хлам вокруг был не чем иным, как обломками флайера. Да что, блядь, такое произошло?
Он полулежал в кресле, в котором и сидел, когда все это началось... случилось. Ему захотелось потрясти головой, чтобы мысли пришли в порядок. Но потом он решил, что это нецелесообразно. Поднял руку к лицу, ощупал его. Кожа была липкой. Он посмотрел на ладонь. Кровь.
Он тяжело задышал.
Его ноги задрались в воздух, указывали в небеса. Над ним нависли искореженные ошметки хвостовой части флайера. На месте сверхпрозрачной стеклянной пластины была пустота. Мусор и пыль продолжали падать с затянутого облаками темного неба и засыпали его. Вокруг все было серым и черным, цветов сажи и пепла. Он вспомнил огненный шар, который мельком увидел перед тем, как потерять сознание. Была ли это ядерная бомба? Мог ли какой-нибудь ебаный мерзавец покушаться на него с помощью ядерного заряда?
Что за гребаный членосос совершил покушение на него с помощью боеголовки, запущенной по его собственному флайеру, по его собственному поместью?
— Гребаный членосос, — выдохнул он тяжелым, невнятным, непостижимо далеким голосом.
Он вроде бы не получил серьезных травм. Ничего не сломано. Он огляделся (никаких телесных повреждений, разве что пара синяков), потом сполз по сиденью головой назад, цепляясь за штатив для лазерника, чтобы не завалиться на переборку, покореженную так, что она была теперь ближе к полу, чем к стене. Лазерник был включен, маленькие огоньки призывно мигали. Он с трудом поднялся на ноги и некоторое время стоял, пьяно покачиваясь, потом принялся счищать смешанную с осколками стекла и ошметками металла кровавую грязь с одежды. Ну и видок у меня.
Сажа и пепел продолжали падать с небес через дыру на месте пластин сверхпрозрачки, укрывая плотным ковром все вокруг. Если выбираться этим путем, придется лезть вверх. Он стряхнул с волос немного пепла, наверняка радиоактивного.
Когда я найду тех, кто в этом виноват, я с них сдеру кожу заживо и полью соленой водой.
Он задумался, а кто же это может быть. Может, кто-то должен был полететь вместе с ним, но в последний момент отказался под благовидным предлогом? Он не помнил. Подозреваются все. Все его люди, весь его ближний круг.
Он посмотрел на дверь, ведущую в передний отсек, потом обернулся и с немалым трудом открепил со штатива лазерное ружье.
Похоже, что флайер упал носом в землю. Это означало, что пилоты почти наверняка мертвы. Интересно, сколько выживших в основной пассажирской каюте. Если вообще кто-то выжил. Он нажал на ручку двери (теперь она больше напоминала дверцу крысоловки), попытался открыть ее, но безрезультатно.
Он опустился на колени и нажал на нее обеими руками, приложив все оставшиеся силы и разодрав при этом кожу на одном из пальцев о торчавший металлический заусенец. Чертыхнувшись, он пососал окровавленный палец, облизал его.
Как животное, подумал он яростно, как блядское загнанное животное. Пожалуй, он был слишком мягок. С тех, кто это устроил, мало будет содрать кожу. Надо бы придумать что-нибудь посерьезнее. Проконсультироваться со специалистами. В такой области непременно найдутся эксперты.
Он лег навзничь и стал протискиваться во тьму под порогом хвостового отсека. Дверь над ним недовольно скрипела.
— Что у меня с глазами?
Ей хотелось спросить об этом тихо, а вырвался жалобный визгливый всхлип. На глазные яблоки что-то с силой надавило, ей показалось, будто глазницы разом воспалились.
— Доспехи готовятся накачать пеной твой шлем, — проскрипел корабль. — Сперва надо закачать туда газ до необходимого давления, чтобы внезапный впуск пены не вызвала отслоения сетчаток. Ты ведь не хочешь, чтобы они отслоились?
— Как всегда, искреннее спасибо за предупреждение.
— Как всегда, приношу свои искренние извинения. Пусть предупреждения тебя не занимают. Какая жалость. Так тяжело не причинять вам, людям, вреда.
— А что сейчас происходит?
— Боевой костюм использует нейроиндукцию, чтобы проецировать изображения прямо в зрительные центры мозга. У тебя может двоиться в глазах, но калибровка поможет устранить этот эффект.
— Я хотела сказать — снаружи. Что там с другим кораблем?
— Он вроде бы задумался над моим последним сообщением: Прекрати погоню, или я буду рассматривать тебя как угрозу. Вот, он изменил конфигурацию, изготовился к обороне. Я дал ему полминуты на размышление. Начинаю подозревать, что это был слишком щедрый дар. Я допустил ошибку.
— Угу.
Ледедже смотрела, как движется перед ее глазами восьмиконечная снежинка, не будучи вполне уверена, видит ли это своими глазами на экране шлемовизора, или же изображения передаются в мозг напрямую.
Картинка снова сверкнула.
— Что...
— Вот видишь? — досадливо отозвался корабль. — Слишком долго я ждал. У него даже полминуты на это не ушло.
— Что он сделал?
— Этот мудак попытался расплющить мне нос, говоря спортивными терминами. Приказал мне сдаться и готовиться к абордажу, если ты предпочитаешь более классическую терминологию. Он сообщает, что, по его мнению, я принадлежу к Гегемон-Рою, и это очень странно, чтоб не сказать — неправдоподобно. Претензия на оригинальность, хм?
Голос корабля сделался озадаченным.
— Он также попытался отрезать меня от коммуникационных линий связеблокиратором. Это уже совсем не по-добрососедски. Это означает, что он либо очень большой и мощный, либо располагает целой командой меньших судов на подхвате — их должно быть не меньше трех. Я бы мог их обнаружить, если бы поискал, и вырубить, но это бы означало, что мне придется сбросить личину старого доброго бумажного кораблика класса «Палач».
Корабль испустил тяжелый шумный вздох.
— Ладно. Я пускаю пену, сладчайшая моя. Закрой глазки.
Она повиновалась. Давление на глазные яблоки спало, понизилась их кажущаяся температура. Она постаралась снова разлепить веки, но ей это не удалось. Глаза были словно заклеены. Странно: вид пространства вокруг корабля почти не изменился, она продолжала его воспринимать.
