– Благодарствую, херра Мяги! – Осип Григорьевич поклонился.
У его «Бюссинга» полетела помпа, поэтому груз он повез на NAGе Сашки Наумова. А для того, чтобы завести этого монстра 1910 года выпуска, требовалось знать несколько хитростей. Хотя Тараканов еще год назад сам сидел за рулем NAGa, некоторые приемы его оживления он уже подзабыл. Поэтому машина завелась далеко не с первой попытки. Тараканов включил фары и плавно тронулся с места. Тридцатипятикилометровый путь до Нарвы он рассчитывал преодолеть менее чем за полтора часа.
Когда в девять вечера он прибыл к автомобильному сараю фирмы «Грузоперевозки А. Н. Константинова», то увидел, что ворота замкнуты на огромный навесной замок. Тараканов поднялся по наружной деревянной лестнице на второй этаж и постучал в дверь квартиры хозяина. Открыла Аграфена – прислуга Константинова:
– Запили. В обед начал, а к вечеру совсем сырой стал. Умотал куда-то.
– Давно?
– Не знаю, он меня нонче вечером со двора отпускал, я сама только что вернулась.
– Да, зачастил он чтой-то в последнее время. Давай запасные ключи, я машину поставлю.
Придя на службу на следующий день, Тараканов застал у запертых ворот второго шофера – Сашку Наумова. Сашка – франтовато одетый двадцатилетний красавчик, служил в гараже только второй месяц, но службой уже тяготился, каждый день жаловался на жизнь и грозился уехать к дядьке, на хутор под Печоры.
– Не появлялся? – спросил Осип Григорьевич коллегу.
Сашка отрицательно помотал головой:
– Ни слуху ни духу. Чем будем заниматься? – Наумов зевнул во весь рот.
– А я почем знаю? Алексей Николаич мне о новых подрядах ничего не говорил. Ждать будем, вдруг кто из заказчиков сам придет.
Долго ждать не пришлось. В девять с четвертью у гаража остановилась запыленная бричка, из которой выпрыгнул тощий эстонец, одетый в засаленный костюм и шляпу котелком. Ругаться он начал еще метров за двадцать:
– Сколько раз я зарекался с русскими связываться! С вами же нельзя иметь никаких дел! Где хозяин?
Наумов и Тараканов синхронно пожали плечами.
– Опять пьет, скотина? Ну, ничего, он у меня попляшет! Я ему покажу, как контракты не соблюдать! Разорю! Где мануфактура?
– Какая мануфактура? – спросил Осип Григорьевич.
– Как какая? Драп, батист, шелк, маркизет. Кто из вас на товарную станцию сегодня ездил?
Шоферы переглянулись.
– Никто не ездил, – сказал Наумов. – Хозяин нам таких поручений не давали-с.
– Как? Как не ездили… А кто же тогда ездил? – Тощий сжал кулаки, но подойти ближе к водителям не решался, а, наоборот, стал пятится назад. Сев в бричку, он закричал: – Мошенники! Я вас выведу на чистую воду! На каторге сгною!
Эстонец хлестанул вожжами лошадь, и бричка что есть мочи понеслась по улице.
– Ну вот, еще одного клиента потеряли, – сказал Наумов, доставая из пачки очередную папиросу, – эдак мы скоро совсем без работы останемся. Нет, Осип Григорьевич, я, пожалуй, уеду все-таки к дяде Мише! А лучше рвану в Совдепию. Там, говорят, для нас, трудящихся, – просто рай!
Наумов был нарвским уроженцем и под Советской властью жил лишь пару месяцев – зимой восемнадцатого, когда город оккупировала Красная Армия. И было тогда Сашке 11 лет.
– Рви, кто тебя держит. – Тараканов тоже закурил, – только учти, из рая на грешную землю тяжеловато вернуться будет.
– А вас, значит, здешние порядки устраивают? Вам, значит, нравится на этого пьяницу горбатиться по двенадцать часов в день, без выходных и праздников?
– Благодаря этому пьянице я каждый скоромный день мясо ем, а моя жена по моде одеваться может. Ну а насчет «горбатиться», то ты, брат, и не знаешь, что такое – «горбатиться». Не знаешь, и слава богу! И нечего бездельничать, открывай ворота, давай машины помоем.
Когда они вошли в гараж, то увидели, что там стоит только один грузовик.
– Это что ж, он на моем NAGе пьяным уехал! – всплеснул руками Наумов.
– Сашка, это не твой NAG.
В Эстонию переехали сразу же после освобождения Нарвы – в начале февраля 1919 года[65]. Настин дядя – профессор медицинского факультета Юрьевского университета Эрнест Юльевич фон Клопп, встретил любимую племянницу и ее семейство прямо в Ревельском порту, на свой счет купил всем билеты во второй класс до Юрьева, на каждой станции с буфетом угощал Ваньку и Настю сладостями, а Осипа Григорьевича – коньяком. Не менее радушный прием новообретенным родственникам оказала и семья профессора. Его супруга – тощая и на вид очень злая немка, Магда Ивановна, расцеловала Настю, заплакала, пробормотала что-то о счастливом избавлении из ада и накормила так, что к концу обеда Осип Григорьевич едва мог встать со стула. Дочки Эрнеста Юльевича – Лизхен и Гретхен – весь вечер не отходили от Насти, засыпав ее воспоминаниями о счастливых вакационных днях в имении под Оденпе. Обе они были замужем и давно жили отдельно от родителей. В отчий дом дамы вернулись временно – их мужья служили у фон дер Гольца[66].
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Неделю провели в городе, потом переехали в экономию барона.
Устроив семейство, Тараканов, ничего не сказав жене, уехал в Нарву и поступил вольноопределяющимся в Северный корпус, известив супругу о своем решении телеграммой. До мая корпус в активных боевых действиях участия не принимал, ограничиваясь вылазками на советскую территорию, в которые вольнопера из-за неопытности не брали. Два месяца он учился стрелять из винтовки и колоть штыком. Наконец, 13 мая корпус перешел границу и повел наступление на Петроград. Три дня Осип Григорьевич бегал в атаку, кричал «ура», стрелял из винтовки. Колоть штыком, слава богу, не пришлось – активного сопротивления красные не оказывали, и до рукопашной не доходило. На четвертый день, 17-го, под Ямбургом. Тараканова ранило в ногу. Он три недели провалялся в нарвском военном госпитале и в начале июня появился в Оденпе. Его героический вид – осунувшееся лицо, трость – подарок сестер милосердия, залатанная шинель – должного впечатления на Анастасию Александровну не произвели. Она всплеснула руками, заплакала, кинулась вольноопределяющемуся на шею. Успокоившись, сказала:
– Вот что, милый мой, воевать больше и не думай! Если опять на войну уедешь, домой можешь не возвращаться!
Нога заживала плохо. Через неделю поднялась температура, рана почернела. Эрнест Юльевич, вызванный в имение срочной телеграммой, осмотрев больного, матерно по-русски выругал «нарвских коновалов» и отвез зятя в университетскую клинику. Там он пробыл до сентября – едва удалось избежать ампутации.
10 октября Учредительное собрание приняло Закон о земле, и в конце года имение барона национализировали. Узнав о размере причитавшейся ему компенсации, фон Клопп вновь вспомнил идиомы бывшей метрополии и принял решение уехать на историческую родину. Он звал с собой и чету Таракановых, но Осип Григорьевич ехать наотрез отказался.
– Не смогу я там! Я и здесь-то живу, как не в своей тарелке. Что немцу хорошо, то русскому смерть! Поедем лучше в Печоры, Настя, а? Я слышал, там даже казенные бумаги по-русски пишут!
В итоге уехали в Нарву – через Комитет русских эмигрантов жене удалось получить место учительницы иностранных языков в тамошней Русской реальной гимназии.
Поначалу жилось тяжело. Жалованья супруги хватало только на самое необходимое. Квартиру ей оплачивала гимназия, но дрова приходилось покупать за свой счет. Осип Григорьевич потыкался по конторам разных частных обществ, но везде получил от ворот поворот – без протекции, да с его эстонским там ловить было нечего. Приходилось искать работы не в душном кабинете, а на свежем воздухе. Но и чернорабочим устроиться было нелегко – работы не хватало самим местным жителям. Неожиданно Таракановым повезло: сынишке директора табачной фабрики «Регина» никак не давались немецкие глаголы и взамен на обещание удовлетворительной годовой оценки папаша устроил Осипа Григорьевича вертельщиком. Правда, херра Лугенберг честно предупредил, что берет на работу временно – на фабрике вот-вот должно было кончиться сырье. Служба у бывшего защитника свободной Эстонии много ума не требовала – в течение 11 с половиной часов ежедневно он должен был вертеть огромное колесо, приводившее в движение табакорезательный нож. Когда он в первый день пришел домой и хотел наколоть дров для печки, то не смог поднять топор – так устали руки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
