— Ну... — Собеседники обменялись улыбками. Дурак не смог бы управлять аббатством, Алак отдал должное уму Гулманана. Но в то же время он подтвердил свое желание. Потребовался час на изложение того, что он хотел узнать.
Тунсба была монотеистическим государством, с развитой сложной теорией. Ритуалы отправлялись эмоционально, а заповеди были вполне гибкими, оставляя место плотским слабостям. Как и в средневековой Европе, церковь представляла собой мощную организацию, была интернациональной, хранила знания и постепенно цивилизовывала варварскую расу. Каждый священник был монахом, живя в большом или малом монастыре; каждый монастырь управлялся настоятелем, в данном случае — Гулмананом, ответственным перед центральным Советом в городе Аугнакаре. Но из-за больших расстояний и медленной связи влияние высшей власти было незначительным.
Духовенство принимало обет безбрачия и жило по своим собственным законам, со своим судом и наказанием, полностью отделенное от гражданского общества. Каждая мелочь их жизни, вплоть до одежды и питания, определялась обязательным для всех, без всяких исключений, каноном. Обряд вступления в лоно церкви, если вас примут, сводился к одной клятве, но выйти обратно было не так легко: требовался декрет Совета. Монаху ничего не принадлежало. Любая собственность, которую он имел прежде, возвращалась его наследникам, любой брак, который он успел заключить, автоматически аннулировался. Даже Гулманан не мог назвать одежду, носимую им, или земли, которыми он управлял, своими собственными. Все принадлежало корпорации, аббатству. И аббатство было богатым: столетиями знатные тунсбанцы дарили ему землю и деньги.
Естественно, между церковью и королем существовал конфликт. Оба оспаривали власть, оба настаивали на своем приоритете. Некоторые короли убивали или сажали в тюрьму своих аббатов, некоторые, наоборот, полностью подчинялись церкви. Морлак придерживался середины, рыча на Храм, но не атакуя его.
— …Я понял. — Алак склонил голову. — Благодарю, ваша святость.
— Надеюсь, я ответил на все твои вопросы? — сухо спросил аббат.
— Ну... есть несколько деловых вопросов. — Алак помолчал немного, еще раз оценивая собеседника. Гулманан казался предельно честным, прямой подкуп будет оскорблением. Но честность может оказаться более уступчивой, чем принято думать…
— Да? Говори без страха, дитя мое. Ни одно твое слово не выйдет за эти стены.
Алак решился.
— Как вы знаете, моя задача заключается в перемещении сэра Варриса в его собственное королевство для наказания за многие злые дела.
— Он заявляет, что был прав, — уклончиво ответил Гулманан.
— И он верит в это. Но во имя своей веры он готов убить больше людей, чем живет на вашей планете.
— Я уже думал над этим..
Алак глубоко вздохнул и быстро заговорил:
— Храм вечен, не так ли? И, значит, он должен смотреть на столетия вперед. Нельзя позволять одному человеку, чьи достоинства по меньшей мере сомнительны, стоять на пути прогресса, который может означать спасение тысяч душ.
— Я стар, — сказал Гулманан устало. — Моя жизнь была не настолько святой, как я мог бы желать. Если ты предлагаешь, чтобы мы оба действовали со взаимной выгодой, так и скажи.
Алак коротко объяснил, что задумал, и закончил словами:
— …И земли будут принадлежать вам, ваша святость.
— И неприятности тоже, — добавил аббат. — Нам хватает стычек с королем Морлаком.
— Эта будет не серьезней. Закон на вашей стороне.
— Тем не менее честь Храма не должна пострадать.
— Короче, вы хотите большего, чем я предложил?
— Да, — прямо ответил Гулманан.
Алак ждал. Капельки пота усеяли его лоб. Что он будет делать, если аббат потребует невозможного?
Морщинистое голубое лицо стало печальным.
— Твоя раса знает много, — сказал Гулманан. — Наши крестьяне растрачивают свои жизни, борясь со скудной почвой и сезонными нашествиями насекомых. Есть способы улучшить их судьбу?
— Это все? Конечно, есть. Помогать народам, когда они хотят этого, один из главных принципов нашей политики. Мои... мой король будет только рад послать вам специалистов, фермеров… чтобы показать, как…
— И еще… чистая жадность с моей стороны. Но иногда, по ночам, глядя на звезды и пытаясь понять рассказы торговцев, что этот наш мир — всего лишь мошка, летящая через непостижимую бездну… я чувствую боль от незнания, почему все так устроено. — Гулманан наклонился вперед от волнения. — Возможно ли… перевести несколько ваших книг по той науке, астрономии, на тунсбанский?
Алак считал себя закоренелым циником. По требованию служебного долга он часто и с легким сердцем нарушал самые торжественные клятвы. Но последнее обещание он собирался выполнить, даже если рухнут небеса.
На обратном пути Алак остановился у своего корабля, где Дроге прятался от любопытного населения, и задал галматианину работу в корабельной мастерской.
Если бы человек питался только местной пищей, то довольно скоро он умер бы в агонии. Варрис позаботился о пищевом синтезе на своем корабле и сытно поел этим вечером. Алака он, конечно, не пригласил, и патрульный сумрачно сжевал то, что его начальство воображало подходящей и питательной диетой.
После ужина придворная знать собиралась в центральном зале для основательной попойки. Два камина безнадежно боролись с вечерним холодом; Алак, игнорируемый большинством дворян, прогуливался в толпе, пока не оказался рядом с Баррисом. Беглец беседовал с несколькими рыцарями, к его словам заинтересованно прислушивался со своего трона сам король Морлак. Варрис повышал свой престиж, объясняя некоторые принципы теории игр, гарантирующих успех в следующей войне.
— …и таким образом, друзья, мы не можем быть уверены в победе, так как в битве нет определенности, но мы можем так распределить свои силы, чтобы обеспечить наибольшую вероятность выигрыша…
— Чушь! — заявил Алак. Тунсбанская фраза, которую он использовал, прозвучала более оскорбительно.
— Вы, значит, не согласны, сэр? — спросил один из баронов.
— Не совсем, — ответил патрульный. — Но у меня нет желания спорить с такой тупоголовой свиньей, как низкорожденный Варрис.
Варрис остался невозмутимым. Спокойным голосом он произнес:
— Надеюсь, вы заберете свои слова назад, сэр.
— Да, наверное, мне так и следует сделать, — согласился Алак. — Эти слова слишком мягкие. Но ведь и так все ясно, стоит лишь один раз взглянуть на это разжиревшее лицо. Сэр Варрис — грязное трепло, чьи пороки я даже не пытаюсь описать, они и навозную кучу заставят покраснеть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
