С Брежневым я не добился прогресса. Теперь в Кремле был новый руководитель — бывший глава КГБ Юрий Андропов. Я не ожидал, что он будет менее, чем Брежнев, привержен коммунистической доктрине, но, по крайней мере, у него была безупречная репутация.
Я все еще считал, что Советы ничем не заслужили приглашения к встрече в верхах — первоначально требовалось добиться большого взаимного доверия, — но я решил попробовать действовать путем личной дипломатии, используя окольные подходы к Кремлю, без широкой огласки, что позволило бы обеим сторонам быть искренними и отойти от позирования и попыток спасти свое лицо, что обычно наблюдалось при официальных контактах между лидерами Соединенных Штатов и СССР.
Первое время казалось, что мои попытки тихой дипломатии удаются. Затем последовала серия событий, которые изменили состояние американо-советских отношений от плохого к просто отвратительному»[292].
Странно было винить в таком ходе событий только советскую сторону. Дипломатия Рейгана была настолько «тихой», что Андропов мог ее просто не заметить. По свидетельству некоторых бывших дипломатов, ответственных за «западное» направление, Андропов заметил дипломатические маневры Р. Рейгана, но пришел к выводу, что встреча между ним и Рейганом пока еще нецелесообразна и может дать американской стороне односторонние преимущества. Разъяснения по этому поводу давались, в частности, Индире Ганди и встретили понимание. К тому же и Рейган был слишком непоследователен в выступлениях и действиях.
Еще в конце декабря 1982 года Ю. Андропов выдвинул от имени советского правительства новые предложения, которые предусматривали демонтаж значительной части уже установленных ракет СС-20. Этот компромисс оказался неожиданным для США, но его с вниманием встретили в политических кругах Западной Европы. В марте 1983 года Ю. В. Андропов более подробно изложил советские предложения. СССР соглашался иметь на своей европейской территории такое количество ракет средней дальности, какое имели Англия и Франция, вместе взятые. Естественно, это исключало бы появление в Европе американских ракет.
Соединенные Штаты не просто отвергли эти предложения Андропова. Именно в марте 1983 года Р. Рейган произнес наиболее резкую и даже оскорбительную по отношению к СССР речь, избрав для этого выступления ежегодную конференцию Национальной ассоциации евангелистов. Объявив, что Америка никогда не откажется от своих принципов и норм и от своей веры в Бога, Рейган, в сущности, потребовал от Советского Союза отказаться от его принципов и норм. Именно в этой речи Рейган назвал Советский Союз «агрессивной империей зла», тогда как Америка — это страна, которая испытывает «духовное пробуждение и моральное возрождение», «где справедливость течет как река, а добродетель — как непрекращающийся поток». Борьба между Америкой и Советами — это борьба между верой в Бога и безбожием, между правдой и неправдой, между добром и злом. В этих условиях Америка должна обладать превосходством в вооружениях. Рейган отверг поэтому предложение о «замораживании» ядерной мощи, которое выдвигалось и некоторыми западными политиками, и общественными деятелями. «Ядерное замораживание, — заявил президент США, — было бы подарком Советскому Союзу за его огромное, беспрецедентное наращивание военной мощи. Оно помешало бы существенной и давно назревшей модернизации оборонных систем Соединенных Штатов и их союзников и привело бы к еще большей уязвимости наших дряхлеющих вооруженных сил»[293].
Заявление о том, что США начали уступать СССР в военной мощи, не соответствовало действительности. Хотя Советский Союз приблизился к паритету в военной мощи, он оставался еще догоняющей страной. По данным военных экспертов, стратегические вооруженные силы США располагали на конец 1981 года 1053 пусковыми установками межконтинентальных баллистических ракет (МБР), 411 бомбардировщиками с атомными зарядами на борту, а также 648 пусковыми установками баллистических ракет на 40 атомных ракетных подводных лодках. Все эти средства могли обеспечить единовременный пуск 10 тысяч ядерных боеголовок мощностью от 50 килотонн до 10 мегатонн каждая. Советский Союз в это же время располагал 1400 пусковыми установками МБР, 950 установками баллистических ракет на подводных лодках и 156 тяжелыми бомбардировщиками. Эти средства могли обеспечить единовременный пуск около семи тысяч ядерных боеголовок[294]. Наращивать столь колоссальный военный потенциал было безумием с обеих сторон, хотя у военных экспертов и теоретиков ВПК и имелись на этот счет разного рода оправдания и расчеты, связанные с преимуществами первого и возможностями второго удара, «окнами безопасности» и т. п. Эти теории, которые нередко подгонялись под уже принятые решения, оказывали влияние и на политиков, которые только и могли принимать решения о начале ядерной войны. Никто не знал, однако, будет ли практика соответствовать теоретическим выкладкам.
Советский Союз страдал от гонки вооружения сильнее, чем США. Политика «паритета», которую начали еще в 1960-е годы проводить советские лидеры, не соответствовала экономическим возможностям страны и разоряла ее. Но и американская политика обязательного военного превосходства не имела рационального обоснования. Американский политолог Стив Коэн писал еще летом 1981 года в газете «Нью-Йорк тайме»: «Для США принцип паритета ставил существенный вопрос: могут ли американцы допустить, чтобы Советский Союз, нравится им его политическая система или нет, стал законной великой державой и обладал определенными глобальными интересами, чтобы Советский Союз получил политический паритет с США в мировой политике? Честно говоря, Соединенные Штаты, в отличие от большинства других стран, все еще не привыкли жить с этой геополитической и исторической реальностью. Порабощенные 64-годичной традицией антисоветизма и нравами, сложившимися за долгие годы существования в качестве единственной сверхдержавы, многие американские лидеры и значительный сегмент общественного мнения настаивают на рассмотрении Советского Союза преимущественно как "безбожной", "террористической", "дьявольской" силы, отказывая ему в каком-либо легитимном политическом статусе или полноценном упоминании в мире. Американцы даже не обсуждали открыто принцип паритета. Эта тема, наподобие темы секса в викторианской Англии, остается запретным и отвратительным предметом. Но это нежелание признать политический паритет, которое заставляет американскую дипломатию периодически уступать милитаристской политике, как и согласие на необходимость политического паритета, уступает химере превосходства, а эпизодическая разрядка уступает холодной войне…»[295].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
