Но проснулась Стешка. В их склепе тоже было темно. Не веря глазам своим, ощупала снег, потухший костёр. Снег не приснился. Костёр отпылал. Слева, из-под скалы, пробивался синий свет. Он подсинил лицо спящего Иванка.
– Господи! – прошептала Стешка. – Мы же тут сгинем! Завалило нас! Господи!
Она ткнулась головой прямо: может, не толстая стена снега и её удастся пробить? Не-ет, зима ссыпала сюда, наверно, все свои снежные запасы. Ткнулась вправо, и тут беспросветно. Заколотилось по-птичьи сердце, готовое вырваться из груди.
– Пропадё-ём!
Но это невозможно! Невозможно, чтоб Иванко умер, не повидав отца! И сама она смертно стосковалась по Володею. Жить! Надо жи-ить!
Она схватила топор, лежавший подле кострища, упала влево, где между грудой снега и скалой было сине. Не верилось, что всё кончено. Так мало прожито, и совсем немного в том прожитом выпало счастливых минут.
– Жить! Жи-ить! – повторяла Стешка, вминая топор в рыхлый снег. С каждым ударом синева убывала. От ужаса сжалось сердце. Стешка, отшвырнув топор, отчаянно вскрикнула, осела, но, боясь разбудить сына, закусила руку.
Он услыхал:
– Мамка, ты кого звала?
– Тебя, сынок, – ласковым, ничуть не дрогнувшим голосом отозвалась Стешка. – Во сне мне приснился.
– Я же вот он, – проворчал Иванко, подгребая к себе куропатку. – А ты зовёшь.
– Спи.
Выждав, когда он снова заснёт, Стешка обмяла беспорядочно набросанный снег и осторожно головой и плечом стала проталкиваться вперёд, отгребая руками всё, что ссыпалось вниз. Синева стала ярче. И через пару саженей Стешка увидала некое подобие норы. Здесь скала наклонилась больше. Под её укрытием можно было ползти. И Стешка поползла и скоро выбралась на волю.
– О-ох! – вымученно вскрикнула она и стала бормотать бессвязную молитву. Молитва была горяча, благодарна, но вряд ли бы кто понял, о чём она. Слова, то мятые, как снег, то скрипуче-гортанные, то произносимые еле слышным шёпотом, сыпались, настигая друг друга. Стешке надо было выговориться.
Сделав это, она долго и обессиленно лежала, точно шаман после длительного камлания. Ощутив холод под собой, медленно поднялась. В глаза слепяще ударило солнце.
Обойдя нечаянную свою могилу, из которой только что чудом выбралась, увидала торчавшие из-под снега рога. Не раздумывая, принялась отбрасывать снег и вскоре увидела отчаявшиеся глаза оленя.
– Батюшко ты мой! Больно тебе? Ай? Больно? – пытала Стешка, нацеловывая оленью морду.
Он слабо сморгнул, опустил голову.
– Не помирай! Не помира-ай! Как же мы без тебя-то? Мы без тебя, мой хороший, сгинем! – приговаривала она, продолжая отгребать руками снег. Отгребала, а он всё ссыпался и ссыпался, и тогда она стала притаптывать снег с боков, прибивать сверху. И скоро олень лежал в снегу, точно в белом стойле. Он уже дышал во всю грудь, но был до того измучен, что не находил в себе сил подняться. Дав отдышаться ему, Стешка осторожно хлопнула по холке:
- Вставай, миленький! Ну вставай же! – Он посмотрел на неё грустно, вздохнул и с усилием встал. Сперва на колени, потом во весь рост. Отряхнувшись, выпрыгнул из снежного плена, и место, где он только что был, тотчас завалило.
– Ну вот! Ну вот! Жить будем! – наворковывала ему Стешка. – Оленухи-то твои где? Покажи, где они?
Олень обнюхал снег здесь, там, печально опустил голову.
– Задохнулись? Эко горе!
Она привязала оленя к чёрной искривлённой берёзке и юркнула в проделанную ею нору. Ползла, беспокоясь, как там Иванко? Не засыпало ли?
Он уж проснулся и, протирая глазёнки, зевал.
– Выспался, сынок! Ну и слава богу!
– Мамка, пошто здесь темно? Всё ишо ночь?
– День, сынок! День пресветлый! – частила Стешка, проталкивая ребёнка перед собой. – Ползи! Ползи борзо!
– Смехота! – хохотал Отласёнок. – Как в норе.
Не подозревал, что был близок к истине и что нора эта – их единственное спасенье. Иванка заботило лишь одно: как бы не примять куропатку. Но и он, выбравшись наружу, сообразил:
– Дак нас засыпало?
– Чуть-чуть, Иванушко! Самую малость, – созналась Стешка.
– И оленей засыпало?
– Оленей? Не-ет. Я их отпустила... Нам с тобой одного хватит.
Хор уже оклемался и теперь на длинном поводе бродил, разрывая снег.
– Неправду говоришь, мамка, – нахмурился Отласёнок. – Засыпало их. И нас чуть не засыпало.
– Нас-то? Не-ет. Нам ишо тятьку повидать надо. Олешек подкормится, и к тятьке поедем. Он уж, поди, заждался.
– Хлебушка нету? Я ись хочу.
– Хлебушка нет, сынок. Занесло его...
Он поморщился, но не захныкал.
– Ладно! – сказал мужественно.
«Вылитый отец!» – просияла Стешка и прижала к себе ребёнка.
Дав отдохнуть оленю, усадила Иванка верхом, позади села сама.
