В письме к Л. Пичу Тургенев заметил, что переводчик «пожалуй, и знает мертвый русский язык, который можно найти в лексиконах, но о живом языке у него очень слабое представление, и он перепрыгивает через то, чего не понимает».
«Новь» вызвала многочисленные отклики в немецкой печати, единодушно защищавшей роман Тургенева от несправедливых, с ее точки зрения, нападок русской критики и подчеркивавшей мировое значение творчества русского писателя. В связи с этим «Новое время» писало: «Немецкая печать вообще приняла к сердцу то несправедливое, по ее мнению, отношение, какое русская пресса выказала к Тургеневу по поводу последнего его романа, и уж не в первый раз приходится читать в немецких журналах хвалебные статьи нашему романисту, написанные как будто с целью разъяснить нам значение его в нашей и всемирной литературе и тем ярче выставить нашу неблагодарность. Такая защита, конечно, не нужна Тургеневу; как ни строго отнеслось к нему русское общество за его последний роман, оно все-таки продолжает считать его одним из своих лучших и любимых писателей и понимает значение его в литературе»[158].
На появление тургеневского романа откликнулись писатели Бертольд Ауэрбах[159], Юлиан Шмидт[160] и Пауль Линдау[161].
Немецкие критики указывали на сходство романа Тургенева с романом Ауэрбаха «Новая жизнь» («Neues Leben», 1851); этого вопроса Ауэрбах коснулся в своей статье. «Если герой и в моем романе и в „Нови“ княжеский сын, идущий в народ, и если он тоже учитель, тем не менее произведение Тургенева совершенно ново и свободно <…> я могу даже сказать, что роман Тургенева оканчивается именно там, где мой начинается»[162]. По словам Ауэрбаха, «прекрасная книга Тургенева производит потрясающе горькое впечатление». «Из „Нови“ мы с удивлением узнаем, — писал он далее, — то общество, которое замышляет ниспровергнуть государственный строй, так как создать нового оно не может <…> Юношеская мечтательность залетает вперед на целое столетие, она жаждет совершить подвиг и забывает, что век состоит из дней, часов и недель, медленно прокладывающих путь к целям. Смесь жалости и досады охватывает душу читателя, введенного в кружок русских агитаторов. Эта кипучая молодая сила — маленькая кучка юношей, идущая ощупью к цели, не умеющая даже ясно определить себе плана, что следует предпринять вслед за совершением революции, — и которая вместе с тем хочет поднять и повести за собой народ. И эту задачу, над разрешением которой трудятся все науки соединенными силами, вопрос, который составляет для всех мыслителей искомую величину, — эти дети предлагают осуществить немедленно самому народу»[163]. По мнению Ауэрбаха, Тургенев чувствовал необходимость противопоставить этому «неясному брожению» «образ чистого разума» в лице Соломина, который, однако, не удался писателю.
Ю. Шмидт, подобно другим европейским читателям «Нови», отметил сходство описанных в романе Тургенева событий с теми реальными событиями, о которых рассказали опубликованные в печати материалы «Процесса 50-ти». Хотя, по словам Шмидта, роман Тургенева не является изображением этого процесса, так как он был написан раньше, но «мотивирован он подобными происшествиями, которые почти везде повторяются в той же самой форме»[164].
Шмидт отметил, что развязка романа недостаточно мотивирована. По мнению критика, «вся история по-настоящему должна была начаться с обыска, и только теперь, в жизни, должны были бы развернуться характеры, которые до сих пор блуждали вслепую. И только теперь тот класс, против которого был направлен заговор, — аристократия должна была бы показаться во всей своей враждебности, чтобы оправдать этим если не самое дело, то по крайней мере настроение, из которого оно возникло»[165]. В частности, Шмидт предполагал, что Соломин, Марианна и Паклин будут сосланы в Сибирь и что именно тогда «проявится то отвратительное в характере семьи Сипягиных, на что до сих пор только намекалось»[166].
Шмидт подверг подробному анализу образы Нежданова и Соломина. По поводу последнего он заметил: «Это единственный персонаж у Тургенева, который я не могу себе по-настоящему представить в реальном воплощении и в котором я нахожу нечто надуманное. Кажется, что он, вопреки обычной манере писателя, сформировался больше из идеи, чем из наблюдения <…> Он видит безрассудность заговора и всё же чувствует известную симпатию к его конечной цели. Какой? Об этом я очень хотел бы узнать. Похоже на то, что именно он мог бы дать мне такое разъяснение. В какой мере это лихорадочное беспокойство молодых людей, хотя и бесполезное в настоящий момент, приготовит всё же почву для будущего? Соломин остается безмолвным…»[167].
В целом Шмидт отметил высокие художественные достоинства романа, который, по его мнению, написан Тургеневым в «совершенно новой художественной форме».
По поводу критического отзыва о «Нови» Ю. Шмидта Тургенев заметил, что он «справедлив настолько же, насколько и любезен» (письмо к Ю. Шмидту от 13(25) апреля 1877 г.).
Статью П. Линдау в «Gegenwart», посвященную «Нови», Тургенев охарактеризовал как «любезную и доброжелательную» и откликнулся на нее письмом к Линдау от 28 ноября (10 декабря) 1877 г.
В Германии, как и во Франции, процесс Веры Засулич усилил интерес к «Нови». Тургенев даже получил предложение от редактора «Gegenwart» (Пауля Линдау) написать для немецкого журнала статью о процессе. По этому поводу Тургенев писал Стасюлевичу 18(30) апреля 1878 г.: «История с Засулич взбудоражила решительно всю Европу <…> Из Германии я получил настоятельное предложение написать статью об этом процессе, так как во всех журналах видят интимнейшую связь между Марианной в „Нови“ — и Засулич, и я даже получил название: der Prophet (пророк). На означенное предложение я, разумеется, отвечал отказом». «Несомненно, что после процесса Засулич „Новь“ всполошила немцев», — писал Тургенев 24 апреля (6 мая) 1878 г. П. В. Анненкову, которому также сообщил о предложении Линдау[168].
В 1877 г. «Новь» была издана в Нью-Йорке на английском языке (в переводе с французского Т. Перри)[169]. Этот перевод выдержал ряд изданий. В 1878 г. роман Тургенева вышел в Англии отдельной книгой в переводе Э. Дилька[170], также позднее переиздававшемся. В 1883 г. «Daily News» следующим образом прокомментировала факт обращения Э. Дилька к переводу «Нови»: «Сочинения его <Тургенева> имеют серьезный политический интерес, так как, в противном случае, покойный Эштон Дильк не взял бы на себя труд перевести его „Новь“. <…> „Новь“ является, в сущности, не столько романом, сколько серьезным и глубокообдуманным политическим трудом, а между тем никто не упрекнет роман этот в тяжеловесности. В нем автор задается целью поставить диагноз нигилизму и подвергает многие его фазы самому тщательному исследованию»[171].
Роман Тургенева вызвал отклики в английской и американской печати[172]. В «Атенеуме» появилось анонимное обозрение[173], посвященное разбору романа, которое Тургенев нашел написанным «весьма благосклонно, но с ультрарадикальной точки зрения» (письмо к M. M. Стасюлевичу от 6(18) февраля 1877 г.). Тургенев предполагал, что эта статья была написана Дильком, но она принадлежала перу П. Л. Лаврова[174]. Среди английских и американских авторов, откликнувшихся на «Новь», были В. Рольстон[175] и Г. Джеймс[176]. По поводу рецензии Г. Джеймса Тургенев писал последнему 4(16) мая 1877 г.: «Хотя Вам эта книга понравилась меньше других — Вы к ней отнеслись очень благосклонно. Этому последнему произведению недостает чего-то, и такой тонкий ум, как Ваш, должен был сразу это заметить: а именно — полной свободы. <…> Нужно было, чтобы мой роман появился в России, — и это удалось не без труда и не без неприятных последствий для самого произведения».
«Новь» оказала несомненное влияние на роман американского писателя Г. Джеймса «Принцесса Казамассима» (1886). Об этом неоднократно писали английские и американские исследователи[177].
В течение 1877–1878 годов «Новь» появилась также на польском[178], чешском[179], сербском[180], венгерском[181], датском[182], шведском[183] и некоторых других языках.
В Румынии романы Тургенева стали переводить лишь в 1880-е годы, когда в широких слоях румынского общества усилился интерес к общественно-политическим и социальным вопросам. Характерно, что румынский перевод «Нови» под названием «Новое поколение» был опубликован в 1885 г. в социалистической газете «Drepturile omului»[184]. Публикации романа предшествовала «Библиографическая заметка», автор которой, Доброджану-Геря, писал: «Несмотря на то, что „Новое поколение“ („Новь“) далеко не полно изображает нигилистическое движение, мы находим в этом романе мастерское описание части этого движения и, что самое главное, — описание это сделано великим писателем»[185]. По поводу образа Марианны критик заметил, что «еще ни один великий писатель не создавал образ женщины с большей нежностью и уважением»[186].
