Поэтому я пустил в ход все лучшие наступательные приемы. Но с таким же успехом я мог нападать на стену – Солан не трогался с места, а я сам едва не напоролся на острие его меча.
Но правда была на моей стороне, и я думаю, что это чувство всегда придает человеку большую уверенность и силу в борьбе.
У меня такая уверенность была. Когда я снова напал на Солана, я был убежден, что он должен будет повернуться, чтобы отразить мой удар. И я не ошибся – он действительно повернулся, так что большая стрелка оказалась на расстоянии вытянутой руки от меня.
Оставить грудь без защиты хотя бы на один миг означало мгновенную смерть, но риск был необходим: ведь только таким способом я мог спасти целый флот, летевший к гибели. И вот я протянул свой меч в сторону и острием его повернул большую стрелку.
Солан был так поражен и пришел в такой ужас, что забыл нанести мне удар. Вместо этого он повернулся к стрелке с громким визгом, но это был его последний крик: раньше, чем рука его дотронулась до рычага, острие моего меча пронзило его сердце.
14. Бой в тронном зале
Предсмертный крик Солана не остался без последствий: минуту спустя дюжина стражников ворвалась в комнату. К счастью, я успел так согнуть большую стрелку, что ее уже нельзя было вернуть в изначальное положение.
Я ускользнул от стражников в первый попавшийся коридор. К моему разочарованию, он оказался совершенно незнакомым.
Стражники, вероятно, слышали или догадались, куда я пошел, потому что я не пробежал и сотни шагов, как услышал за собой шум погони. Задержаться здесь и биться с этой кучкой людей, когда в городе шло большое сражение! Там я был гораздо нужнее! Мне было страшно досадно.
Погоня все приближалась, и так как я совсем не знал дороги, то вскоре понял, что меня все равно нагонят, если мне не удастся где-нибудь спрятаться. Я хотел дать преследователям пройти, а затем вернуться в башню той дорогой, которой пришел, или, если возможно, пробраться на городские улицы.
Коридор круто поднимался вверх, а затем шел прямо. Он был хорошо освещен, и, если бы мои преследователи добрались до этого места, они неминуемо увидели бы меня – я уже не смог бы скрыться.
По обе стороны коридора начинались ряды одинаковых дверей, и я попробовал войти наудачу в первую из них. Я очутился в небольшой, богато обставленной комнате, которая, очевидно, служила прихожей перед каким-нибудь приемным залом дворца.
Напротив была другая дверь, задрапированная тяжелым занавесом, и из-за нее доносился шум голосов. Я прошел через комнату и, раздвинув занавес, заглянул в зал.
Передо мной оказалась группа человек в пятьдесят придворных, нарядно одетых, стоявших перед троном, на котором сидел Салензий Олл. Джеддак джеддаков обращался с речью к своим подданным.
– Назначенный час пришел, – услышал я, подойдя к занавесу, – и хотя враги Окара в стенах города, ничто не остановит воли Салензия Олла! От большой церемонии придется отказаться, чтобы не снимать ни одного лишнего человека с позиций, и только пятьдесят свидетелей, требуемых обычаем, будут присутствовать на провозглашении новой королевы Окара. Через несколько минут мы все вернемся на поле битвы, а новая королева сможет с высоты башни взирать на уничтожение своих бывших соотечественников и на величие своего повелителя.
Затем, повернувшись к одному из придворных, он тихим голосом отдал ему какой-то приказ.
Придворный поспешил к небольшой двери в дальнем конце зала и, широко распахнув ее, торжественно провозгласил:
– Дорогу Дее Торис, будущей королеве Окара!
В дверях появились два дюжих стражника, тащивших за собой отбивающуюся «невесту». Руки несчастной были закованы за спиной, очевидно, для того чтобы предотвратить самоубийство. Ее растрепавшиеся волосы и тяжелое дыхание доказывали, что, несмотря на цепи, она оказывала своим палачам нечеловеческое сопротивление.
При виде ее Салензий Олл встал и обнажил меч. Все пятьдесят придворных высоко подняли свой мечи, образуя ими коридор, под которым должна была пройти моя бедная принцесса.
Жестокая улыбка искривила мои губы при мысли о разочаровании, которое ожидало правителя Окара; рука моя нервно сжимала рукоятку огромного меча.
Процессия медленно двигалась к трону. Она состояла из нескольких священнослужителей, Деи Торис и двух стражников. В то время как я смотрел на нее, из-за драпировок за возвышением, на котором стоял Салензий Олл в ожидании своей невесты, выглянуло какое-то черное лицо.
Стражники втолкнули Дею Торис на ступеньки и грубо потащили ее к трону Окара. Кровь застучала у меня в висках. Священнослужитель открыл книгу и начал бормотать что-то нараспев. Салензий Олл потянулся, чтобы взять невесту за руку.
Сначала я собирался было дождаться какого-нибудь благоприятного момента, чтобы вмешаться. Ведь даже если вся церемония и окажется выполненной, брак все же считался бы недействительным, пока я жив. Моей задачей было освободить Дею Торис и увести ее, если возможно, из дворца Салензия Олла; но когда – до или после шутовской церемонии – значения, в сущности, не имело.
Однако я не выдержал, когда увидел, что мерзкая лапа Салензия Олла тянется к руке моей возлюбленной. Не успели придворные Окара сообразить, что случилось, как я прорвал их узкие ряды и очутился на возвышении рядом с Деей Торис и джеддаком.
Подняв меч, я ударил им плашмя по его гнусной руке и, схватив Дею Торис, спрятал ее за своей спиной. Передо мной стояли тиран и его воины.
Джеддак джеддаков был гигантом, превышающим меня на несколько голов; это было наглое, грубое и сильное животное. Его лицо дергалось от ярости, и я легко представляю себе, что менее опытный воин мог задрожать при виде него.
Рыча от гнева, бросился он на меня с обнаженным мечом, но мне не пришлось узнать, умел ли Салензий Олл хорошо биться или нет. Дея Торис была за моей спиной, и я сам был уже не человеком, а сверхчеловеком – никто не мог противостоять мне. С тихим восклицанием: «За Дею Торис!» – я проткнул своим мечом прогнившее сердце правителя Окара, и Салензий Олл с искаженным лицом покатился по ступенькам к подножию своего брачного трона.
Минуту в свадебном зале царило молчание, а затем пятьдесят придворных дружно набросились на меня. Мы сражались бешено, но все преимущества были на моей стороне. Я сражался за самую дивную женщину в мире, за великую любовь – и легко отражал со своего возвышения атаки копошившихся внизу врагов.
Из-за моего плеча звучал серебристый, дорогой голос, напевая боевую песнь
