комедия заходит так далеко, что превращается в реальность. В таком поведении нередко отражается отвращение к сексуальному желанию, чувство вины. «Если у меня возникают такие мысли и желания, то я не лучше проститутки, я и есть проститутка», – думает девушка. Иногда она пытается освободиться от них и говорит себе: покончим с ними, дойдем до конца; отдаваясь первому встречному, она хочет убедить себя, что сексуальность совсем не важна. В то же время в подобном поведении часто проявляется враждебное отношение к матери либо потому, что девушке надоела ее суровая добродетель, либо потому, что подозревает ее саму в легком поведении, либо же она таким образом выражает свою обиду на слишком равнодушного отца. В любом случае в этом навязчивом состоянии – как и в фантазмах о беременности, которые часто ему сопутствуют и о которых мы говорили выше, – имеет место та безнадежно запутанная смесь бунта и сообщничества, какая характерна для психастенического синдрома. Примечательно, что, ведя себя подобным образом, девушка не стремится выйти за рамки природного и общественного порядка, не хочет раздвинуть границы возможного или произвести переоценку ценностей; она довольствуется тем, что выражает протест в пределах устойчивого мира, пределы и законы которого остаются неизменными; такое поведение, часто именуемое словом «беситься», таит в себе глубочайший обман: добро признают, чтобы над ним глумиться, правила полагают, чтобы их нарушать, сакральное почитают, чтобы постоянно святотатствовать. Поведение девушки определяется главным образом тем фактом, что, пребывая во тьме лицемерия, она отвергает мир и свой удел, одновременно принимая их.
Однако она не только негативно протестует против навязанного ей положения, но и пытается компенсировать его недостатки. Будущее пугает ее, настоящее не удовлетворяет; она не решается стать женщиной; она злится, что все еще остается ребенком; она уже рассталась с прошлым, но еще не вступила в новую жизнь. У нее есть занятия, но она ничего не делает, а поскольку ничего не делает, то ничего не имеет, она – ничто. Эту пустоту она старается заполнить притворством и мистификациями. Ее часто упрекают в том, что она скрытна, лжива и любит придумывать «истории». Но дело в том, что она обречена на секреты и ложь. В шестнадцать лет женщина уже подверглась тяжелым испытаниям: пубертат, месячные, пробуждение сексуальности, первые любовные волнения, первый любовный жар, страхи, отвращение, предосудительные опыты – все это она скрыла в своем сердце; она научилась тщательно хранить свои секреты. Уже одна необходимость прятать свои гигиенические салфетки, скрывать месячные подталкивает ее ко лжи. В повести «Тщета земная» К. Э. Портер рассказывает, как на рубеже XIX – ХХ веков в Америке молодые южанки доводили себя до болезни, глотая смесь соли с лимоном, если в день бала у них были месячные; они хотели их остановить из боязни, что молодые люди догадаются об их состоянии по кругам под глазами, возможно, по запаху или прикоснувшись к их рукам, и эта мысль приводила их в смятение. Трудно изображать из себя кумира, фею, далекую принцессу, когда чувствуешь между ног окровавленную салфетку – и, шире, когда знаешь, что над тобой изначально тяготеет проклятие телесности. Стыдливость, то есть стихийный отказ представать в чужих глазах плотью, граничит с лицемерием. А главная ложь, на которую обрекают девушку-подростка, заключается в том, что ей нужно изображать из себя объект, причем объект драгоценный, тогда как сама она ощущает себя как неустойчивое, несложившееся существование и знает свои изъяны. Макияж, накладные букли, корсет, увеличивающий грудь бюстгальтер – все это обман; само лицо превращается в маску: ему искусно придают непосредственное выражение, придают ему черты изумленной пассивности; нет ничего более удивительного, чем неожиданно увидеть свое, так хорошо знакомое лицо при исполнении женских функций; ее трансценденция отвергает себя и подражает имманентности; ее взгляд не видит, а отражает; тело уже не живет, а ждет; все ее жесты и улыбки превращаются в зов; обезоруженная, на все готовая девушка становится цветком, который можно подарить, фруктом, который можно сорвать. На всю эту ложь ее толкает мужчина, желающий быть обманутым; позже эта ложь начинает вызывать у него раздражение, и он обвиняет женщину. Однако бесхитростная девочка не вызывает в нем ничего, кроме равнодушия и даже враждебности. Его соблазняет лишь та, что расставляет ему ловушки. Будучи жертвой, она в то же время подстерегает добычу, для успеха своего предприятия она использует собственную пассивность, превращает свою слабость в силу. Поскольку ей не дозволено открыто идти в атаку, остается лишь прибегать к уловкам и расчету. Для того чтобы достичь своей цели, она должна делать вид, что ею легко овладеть. Поэтому позже ее будут упрекать в коварстве и предательстве. Эти упреки не лишены основания. Но верно и то, что она вынуждена разыгрывать перед мужчиной мнимую покорность, потому что он стремится к господству. И можно ли требовать от нее, чтобы она подавила в себе жизненно важные стремления? Изначально в ее уступчивости не могло быть ничего, кроме извращенности. Впрочем, женщина прибегает к хитрости не только в силу своей природной предрасположенности к ней. Оттого что для нее закрыты все дороги, оттого что она не может делать, а вынуждена лишь быть, над ней тяготеет проклятие. В детстве она разыгрывала танцовщицу или святую; став старше, она играет самое себя; так что же такое истина? В замкнутом пространстве, где она живет, это слово лишено смысла. Истина – это реальность без покровов, а покровы с нее можно сорвать, лишь действуя; но она не действует. Романы, которые она сочиняет о себе и для себя – но часто и для других, – по ее мнению, лучше передают ее возможности, чем скучные отчеты о ее повседневной жизни. Она не может оценить себя и свои способности и утешается комедиями; она переносится в некоего персонажа и стремится придать ему значительности, пытается выделиться экстравагантными поступками, потому что ей не дозволено выразить свою индивидуальность в конкретной деятельности. Она знает, что в этом мире, где правят мужчины, она не несет никакой ответственности и не играет никакой роли; именно потому, что у нее нет никакой серьезной деятельности, она выдумывает всякие «истории». Электра у Жироду создает всем одни затруднения, потому что не ей, а Оресту суждено взять в руки настоящий меч и совершить настоящее убийство. Девушка, как и девочка, растрачивает себя на слезы и гнев, доводит себя до болезни, впадает в истерику, чтобы привлечь внимание и быть кем-то значительным. Чтобы стать значительной, она вмешивается в жизнь других, не пренебрегая никаким оружием: выдает секреты или придумывает их, предает, клевещет;
