в неуклюжей позе среди астрономических инструментов, и вид у него был смущенный. Казалось, торговец показывал гостям свое собрание, оступился и упал в самый неподходящий момент. Одна рука все еще сжимала маленькую модель солнечной системы. Другая, похожая на кусок воска, была оторвана и валялась, прижимая полу куртки, чуть в стороне от тела, точно что-то чужеродное. Возможно, тварь бросила ее в последний момент. Принц отмечал все это словно походя. По большому счету, его занимали лишь ногти уцелевшей руки. Особенно тщательно он исследовал их форму, Он даже заглянул в маленький справочник, переплетенный в кожу.
Убедившись, что увидел достаточно, он забрал модель у мертвеца и завел ее. Восхитительная вещица… Украшенные драгоценными камнями планеты бежали вокруг маленького солнца; механизм работал чуть слышно. тегиус-Кромис догадывался, какое впечатление это произвело на остальных.
— Вы ничего не заметили?
Они сказали, что ничего не видели, потому что спали. Их разбудил шум.
— Сначала нам показалось, что наверху кричат…
— Нам всем так показалось.
Потом принц поинтересовался, подняла ли тревогу стража на воротах, Кого-то тут же послали выяснять. Дальнейшие сообщения были весьма спутанными и противоречивыми, но позже стало ясно, что никто ничего не видел, хотя след обнаружили достаточно быстро: он петлял, но определенно вел прочь от Дуириниша. Следы были кровавыми.
— А, — отозвался принц — похоже, он думал о чем-то своем. — Кровь.
Он наблюдал за вращением планет. Крошечные шарики прошли полный цикл и начали другой., но тут его отвлек шум на лестнице.
— Ну и бардак! — произнес Моргант, расталкивая свидетелей. Он с важным видом обошел вокруг трупа, стиснув руки за спиной, в то время как Распутник Кан озадаченно разглядывал карты звездного неба. — Явно поработал любитель. Кто этот бедняга?
— Кто-то из торговцев мехами и металлом. Пусть Кан проследит, чтобы нам приготовили лошадей.
Дуириниш они покинули с рассветом. След то и дело обрывался, и находить его снова было непросто.
Через несколько миль во все стороны побежали тропинки и ухоженные дорожки, обсаженные деревьями. Все они вели прочь от побережья, ныряя в маленькие, совершенно одинаковые сухие долины и гребни на известняковых террасах. Тварь опережала их на пару часов. Было холодно, ветер пах металлом, и Распутнику Кану частенько приходилось прилагать немало усилий, чтобы заставить свою лошадь слушаться.
Два часа спустя они достигли северо-восточной границы Лидейла. Долины с обычными зарослями папоротника-орляка и утесника сменила заболоченная вересковая пустошь, разгороженная невысокими каменными и земляными стенками на правильные прямоугольники — ограды не давали овцам разбредаться. Карлик напевал себе под нос какую-то унылую песню, прерываясь лишь для того, чтобы заглянуть в очередную канаву и буркнуть:
— Не хотелось бы туда свалиться, верно?
Солнце поднялось довольно высоко, когда они перебрались через последнюю канаву и вступили на Квасцовую Топь.
Сначала появился низкий кустарник, странно искривленный и спутанный — в этих уродливых растениях можно было узнать терновник или тернослив. Среди них в густых зарослях тростника блуждала речка. Тростник казался только что выкрашенным охрой — зрелище несколько дикое. Скоро заросли стали такими густыми, что совершенно скрыли речушку. Ей предстояло питать сперва железистые трясины, потом плывуны из магниевой и алюминиевой пыли и наконец отстойники, полные густой белесой жижи с мраморными разводами, сиреневыми или маслянисто-желтыми, как кадмий. Между ямами со ступенчатыми краями, вдоль оползающих насыпей и выходов мягкой бесцветной земли змеились тропки. Деревья, для которых не придумали названия, черные или огненно-оранжевые, с гладкими, лишенными коры коническими стволами — ни одно, пожалуй, не поднималось над поверхностью трясины больше чем на пятнадцать футов. Их густая листва имела блекло-розовой цвет и до странности походила на живую плоть. Некоторые листья — нежные, пронизанные жилками, напоминали уши какого-то живого существа. Крошечные лягушки и ящерки перебирались от ямы к яме — украдкой, словно берегли лапки или только что узнали, как дышать воздухом. В воде они вели себя точно так же — возможно, она чем-то им вредила. Побарахтавшись некоторое время, явно без всякой цели, эти существа неизменно старались выбраться на берег в том же месте, где его покинули. На деревьях обитали насекомые с крыльями почти футовой длины, похожими на бумагу и совершенно непригодными для полета. Кажется, у большинства из них имелось несколько лишних пар ног.
К полудню лес немного поредел.
Было холодно и промозгло. Восточный ветер затягивал все поверхности прозрачной пленкой, похожей на лед, но гибкой; она поблескивала в бледных, косых лучах зимнего солнца. С полчаса всадники ехали по старой заброшенной дороге. Ее покрытие глубоко ушло в мягкую почву. Тени деревьев, блеклые, но четко очерченные, падали поперек ее белых наклонных плит.
«Интересно, кому пришло в голову проложить дорогу в подобном месте?»
Мороз превращал в лед каждую каплю влаги, где бы она ни находилась — в грязи, в камнях, в растениях, и мир казался выточенным из кости. Очутиться бы сейчас под крышей!..
Лошадям тоже приходилось нелегко. «Небо» цвета вареных креветок сбивало их с толку, и они артачились, топтались на месте и дрожали. Одна из них выкатила глаза и уставилась на Распутника Кана. Тот спешился, выругался и тут же чуть ли не по самые отвороты сапог провалился в грязь. На поверхности начали лопаться огромные пузыри, распространяя омерзительный запах.
К середине короткого зимнего дня они потеряли одного пони на плывуне. Другой пал, попив воды из водоема, который казался совершенно чистым. Конечности несчастного животного раздулись, изо рта потекла кровь, словно его глотку и нутро разъело кислотой. Грязный Язык ухитрился спасти один из вьюков. Другой, где были запасы пищи, утонул.
И над всем висела вонь гниющего металла. Рот тегиуса-Кромиса наполнился горечью, он чувствовал себя так, словно отравился, и обнаружил, что с трудом может разговаривать. Он всегда знал, чего ожидать от этих мест, однако почти весь день пребывал в каком-то оцепенении, бездумно глядя на все, что попадало в поле зрения, и почти не замечал, когда лошадь скользила и спотыкалась. Он провалился в полудрему. Ему снилось, что он въезжает по залитой солнцем булыжной мостовой в какой-то двор Посюстороннего Квартала, под узкую кирпичную арку. Место знакомое… но когда он в последний раз там бывал? В одном конце площади торговали рыбой с телеги, в другом возвышалась темная громада Святой Девы Оцинкованной. Все было залито солнцем, дети носились по площади из конца в конец, ссорились там, где на тротуаре кто-то начертил клеточки для игры в «Слепого Майка». Лошадь прошла под аркой, звонко цокая копытами, и принц услышал голос женщины, поющей под мандолину. В воздухе висели густые запахи трески
