— Ну, знаешь, в тех обществах, которые мне известны, кто-нибудь может, например, взять и взбунтоваться. Встречаются люди эксцентричные, даже преступники.
— Ты что хочешь, чтобы они были — чудаки и преступники?
— Почему бы и нет? Мы же с тобой — чудаки. Уж, конечно, мы не типичные представители населения Терминуса. Что до преступников, то всё дело в определении. Но если преступники — цена, которую мы должны платить за существование бунтарей, еретиков и гениев, я готов платить. Я требую, чтобы эта цена была заплачена.
— Неужели, кроме преступников, за это нечем заплатить? Разве нельзя иметь гениев, не имея преступников?
— Найти гениев и святых можно лишь среди людей не совсем нормальных, а я не вижу, каким образом отклонения от нормы могут быть только в одну сторону. Должна быть симметрия. В общем, как бы то ни было, мне нужна более веская причина для решения избрать Гею в качестве модели будущего для человечества, чем всепланетный проект комфортабельного дома.
— Ах, дружочек, я вовсе не пытался убеждать тебя в правильности твоего решения. Я просто смотрел и ду…
Он не договорил. К ним спешила Блисс, её тёмные волосы вымокли, платье прилипло к груди и широким бедрам. Блисс кивнула на ходу.
— Простите за опоздание, — сказала она, переведя дух. — Прощание с Домом затянулось. Нужно было кое-что уточнить.
— Неужели! — удивился Тревайз. — Ведь ты знаешь всё, что знает он.
— Иногда мы расходимся в интерпретации. Мы не одинаковы, и мы об этом уже говорили. Взгляните, — сказала она несколько резковато, — у вас две руки. Каждая из них — часть вас, и они кажутся одинаковыми, но одна является зеркальным отображением другой. При этом вы не пользуетесь ими совершенно одинаково, не правда ли? Есть вещи, которые чаще делаешь своей правой рукой, а другие — левой. Различия в интерпретации, так сказать.
— Положила на лопатки! — довольно крикнул Пелорат.
Тревайз кивнул:
— Эффектная аналогия, только вряд ли подходит к случаю. Ну да ладно. Не пора ли на корабль? Дождь идет всё-таки.
— Да, да. Все наши ушли оттуда. Корабль в отличном состоянии. — Затем, с внезапным любопытством взглянув на Тревайза, Блисс заметила: — А ты совсем сухой. Капли на тебя не попадают.
— Угу, — буркнул Тревайз, — мокнуть неохота.
— Но разве не прекрасно иногда вымокнуть до нитки?
— Неплохо. Но, на мой вкус, не под дождем.
Блисс пожала плечами:
— Ну, дело твоё. Багаж погружен, так что давайте войдём.
Все трое пошли к кораблю. Дождь утихал, но трава была совсем мокрой. Тревайз поймал себя на том, что боязливо ступает по ней, а Блисс сбросила тапочки, взяла их в руку и шлёпала босиком.
— Восхитительное ощущение! — сказала она, поймав обращенный на её ноги взгляд Тревайза.
— Не спорю, — сказал он рассеянно и тут же сердито поинтересовался: — А зачем тут собрались эти?
— Они будут записывать это событие, — ответила Блисс. — Гея находит его знаменательным. Ты для нас — очень важная фигура, Тревайз. Пойми, что, если ты изменишь своё мнение в результате этого путешествия и примешь решение против нас, мы никогда не превратимся в Галаксию и даже не останемся Геей.
— Следовательно, я олицетворяю собой жизнь и смерть Геи, целого мира?
— Мы думаем, что это именно так.
Тревайз внезапно остановился и снял шляпу. На небе появились голубые просветы. Он сказал:
— Но у вас уже есть моё слово в вашу пользу. Если вы убьёте меня, я никогда не смогу изменить его.
— Голан, — обескураженно пробормотал Пелорат, — что ты говоришь?
— Типичное мышление изолята, — холодно отозвалась Блисс. — Ты должен понять, Тревайз, что нас интересуешь не ты лично и не твоё слово, а истина, действительное положение дел. Ты важен только как проводник к истине, и твой голос — её знак. Вот то, чего мы хотим от тебя, и, если мы убьем тебя, чтобы ты не смог изменить своё решение, мы просто скроем истину от самих себя.
— Если я скажу, что истина — это не Гея, вы с радостью согласитесь умереть?
— Не очень радостно, пожалуй, но хотелось бы именно так держаться под конец.
— Если что-нибудь и должно убедить меня в том, — покачал головой Тревайз, — что Гея ужасна и должна умереть, так это то самое, что ты только что сказала.
Затем, посмотрев в сторону бесстрастно наблюдавших, а может быть, и слушавших геянцев, он сердито спросил:
— Почему они так стоят? И почему их так много? Если один из них посмотрит на это событие и сохранит всё в своей памяти, не будет ли этого достаточно? Разве воспоминание об отлёте не сможет храниться в миллионах мест, если вы этого захотите?
— Каждый из тех, кто наблюдает это, воспринимает всё по-своему, сохранит память об этом в своём сознании, не похожем на другие. Когда все наблюдения изучат, станет очевидным, что происшедшее может быть лучше понято из синтеза всех наблюдений, чем из любого, взятого отдельно.
— Целое — больше, чем сумма его частей, иначе говоря.
— Точно. Ты уловил смысл основного принципа существования Геи. Ты, как многоклеточный организм, состоишь примерно из пятидесяти триллионов клеток, но как личность более важен, чем эти пятьдесят триллионов в сумме их собственных значений. Наверняка ты не станешь с этим спорить.
— Да, — сказал Тревайз, — с этим я согласен.
Он поднялся по трапу и у самого люка резко обернулся, чтобы ещё раз взглянуть на Гею. Короткий дождь принес свежесть и благоухание. Перед Тревайзом лежал зеленый, тихий, мирный, цветущий мир, безмятежный сад посреди мятежной, измученной Галактики.
Но Тревайз всей душой надеялся, что никогда не увидит его вновь.
6
Когда люк шлюза захлопнулся позади них, Тревайзу показалось, словно он проснулся не то чтобы после кошмара, но после чего-то настолько ненормального, что ему было тяжело дышать.
Он не забывал, что элемент этой ненормальности всё ещё находился рядом с ним в лице Блисс. Пока она тут, Гея рядом. А ещё он знал, что её присутствие — не мелочь. Чёрный ящик заработал снова, и Тревайз горячо надеялся, что не купится на суждения этого ящика.
Он осмотрел судно и не нашёл, к чему придраться. Оно принадлежало только ему с тех пор, как Мэр Академии Харла Бранно засунула его в этот корабль и отправила в межзвёздную ссылку — громоотвод для себя, приманку для тех, кого считала врагами Академии. Её задание выполнено, но корабль остался у него, и он не собирался его возвращать.
Корабль принадлежал ему не больше нескольких месяцев, но уже стал его домом, и теперь он с трудом мог вспомнить, какой же у него был дом на Терминусе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
