каком-то другом очаге. Ей захотелось пойти поискать его, но, похоже, все еще спали, и Эйла решила, что не стоит будить людей раньше времени. Испытывая легкое беспокойство, она натянула на себя меховое покрывало и вскоре вновь погрузилась в сон.
Когда она проснулась в следующий раз, крышка дымового отверстия была уже сдвинута в сторону и в дом проникал яркий дневной свет. Эйла резко села на постели, но тотчас легла обратно и закрыла глаза, почувствовав ужасную пульсирующую головную боль. «То ли я заболела, то ли это последствия Талутовой бузы… – размышляла она. – Почему люди пьют ее, если от нее так болит голова?» Эйла задумалась о том, как прошел вчерашний праздник. Она припомнила, что играла на барабане, танцевала и пела, хотя смутно осознавала, как все это происходило. Она много смеялась, иногда даже над собой, обнаружив, как слабо и неуверенно звучит ее голос во время пения, но совсем не смущалась, хотя постоянно находилась в центре всеобщего внимания. Все это было как-то не похоже на нее. Обычно она предпочитала оставаться в тени, со стороны наблюдая за происходящими событиями, а уж если осваивала какое-то новое занятие, то делала это в уединенном месте. Неужели под влиянием этой бражки изменились ее привычки и склонности и она стала менее осмотрительной? Менее сдержанной и более развязной? Может быть, поэтому люди и пьют ее?
Эйла вновь открыла глаза и, поддерживая голову руками, очень медленно поднялась с лежанки. Она облегчилась – стоявшая около сводчатого дверного проема специальная, туго сплетенная корзина примерно наполовину была заполнена сухим измельченным навозом, который хорошо впитывал жидкость и закрывал фекалии. Умывшись холодной водой, Эйла развела костер и положила в него кипятильные камни. Натягивая рубаху и штаны, которые она сшила еще в своей пещере, Эйла думала, что теперь это будет ее повседневная одежда, хотя еще не так давно этот наряд казался ей очень необычным и сложным.
Стараясь не делать резких движений, она достала несколько мешочков с травами из своей лекарской сумки и сделала целебный сбор, смешав в определенных пропорциях ивовую кору, тысячелистник, шалфей и ромашку. Эйла налила воды в корзину, в которой обычно заваривала чай, и, опуская в нее раскаленные камни, довела воду до кипения, а затем бросила в нее приготовленный сбор трав. Присев на корточки возле очага, она терпеливо ждала, пока настоится этот целебный напиток. Но вдруг Эйла резко поднялась и, не обращая внимания на усилившуюся головную боль, вновь быстро достала лекарскую сумку.
«Надо же, едва не забыла… – думала она, выуживая оттуда пакет с тайными травами Изы. – Возможно, они помогают моему тотему побеждать дух мужского тотема, как считала Иза, но мне кажется, что они как-то снижают животворную силу мужского органа». В любом случае пока лучше было исключить любую возможность зачатия ребенка. Положение Эйлы еще было не слишком определенным. Ей очень хотелось зачать ребенка от Джондалара, но не сейчас; ожидая, пока настоятся травы, Эйла размышляла, какой ребенок может появиться, если ее дух смешается с духом Ранека: «Возможно, малыш будет похож на него? Или на меня? Или на нас обоих? Скорей всего, на нас обоих, как Дарк… и Ридаг. Ведь они тоже дети смешанных духов. Темнокожий ребенок Ранека будет тоже резко отличаться от остальных мамутои, но при этом, – с оттенком горечи подумала Эйла, – никто не будет называть его отвратительным уродцем или считать, что он животное. Он сможет говорить, и смеяться, и плакать, как любой человек из племени Других».
Помня о том, как высоко оценил Талут ее средство от головной боли, выпив его после предыдущих возлияний, Эйла слила этот целебный настой в большую чашу, решив, что этого количества вполне хватит для исцеления нескольких человек. Затем, выпив свой чай, она отправилась на поиски Джондалара. Выход в пристройку, проделанный в стене очага Мамонта, оказался очень удобным; по какой-то непонятной причине Эйла обрадовалась, что ей не надо сейчас проходить через очаг Лисицы. Лошади уже паслись на свежем воздухе. Эйла с удивлением заметила, что у стены лежат свернутые дорожные покрывала Джондалара, и задумалась о том, зачем он вынес их сюда.
Подняв край тяжелого полога, она вышла из дома и увидела Талута, Уимеза и Мамута, разговаривавших с Джондаларом, который стоял к ней спиной.
– Как твоя голова, Талут? – спросила она, приближаясь к мужчинам.
– Неужели ты хочешь предложить мне свою волшебную настойку от похмелья? – с надеждой спросил он.
– Да, у меня тоже болит голова, поэтому я заварила это лекарство. Чаша с настоем стоит в очаге Мамонта, – сказала Эйла и повернулась к Джондалару; лицо ее озарилось счастливой улыбкой, она обрадовалась, что наконец нашла его.
В первый момент он невольно улыбнулся ей в ответ. Затем лицо его вновь стало мрачным и хмурым, а в глазах появилось незнакомое выражение. Настроение Эйлы тоже мгновенно испортилось.
– Наверное, ты тоже хочешь целебного чая, Джондалар? – смущенно спросила она.
– С чего ты решила, что у меня болит голова? Вчера вечером я выпил не так уж много, хотя ты вряд ли заметила это, – ответил он таким холодным и отстраненным голосом, что она с трудом узнала его.
– Где ты спал? Я искала тебя утром, но тебя не было на нашей лежанке.
– Так же как и тебя, – ответил Джондалар. – Мне кажется, тебя мало волнует, где я ночевал, – добавил он и, резко отвернувшись от нее, пошел к реке.
Эйла внимательно посмотрела на оставшихся трех мужчин и заметила смущение на лице Талута. Уимез явно испытывал какое-то беспокойство, но был не слишком огорчен. А взгляд Мамута показался ей очень странным, но она не могла понять, что он означает.
– М-да… Пожалуй, я пойду выпью твоей настойки, – объявил Талут и быстро нырнул в дом.
– Наверное, мне тоже стоит подлечиться, – сказал Уимез и последовал за ним.
«Похоже, я сделала что-то не так», – озабоченно подумала Эйла, чувствуя болезненный укол страха внизу живота.
Мамут изучающе посмотрел на нее:
– По-моему, нам с тобой надо поговорить, Эйла. Попозже, когда мы сможем остаться наедине. Сейчас у нашего очага соберется народ, чтобы попробовать твою настойку. А ты, кстати, не хочешь немного перекусить?
– Я не голодна, – сказала Эйла, с отвращением думая о еде.
Она очень огорчилась, ей совсем не хотелось начинать новую жизнь в этом племени с какого-то неблаговидного поступка, и, кроме того, ее беспокоило, почему Джондалар так сердито говорил с ней.
Мамут понял ее состояние и успокаивающе похлопал ее по плечу:
– Все-таки тебе надо съесть что-нибудь горяченькое. От вчерашнего праздника осталось много мамонтового
