Оставалось думать, что ошибка вкралась в рассуждения. В планирование поступков. Такие неточности наиболее опасны. И ее надо было немедленно найти.
Планы его были вроде бы несложны и логичны. Как он убедился при обмене мгновенными и выразительными взглядами с начальником поселения — большего при формальном представлении не могли себе позволить ни один, ни другой — при первой же возможности он получит место в Восточном конвое, и даже на возникновение такой возможности будет оказано определенное влияние. Тут, похоже, всё обстояло так, как и должно было. Потом конвой направится к близкой отсюда восточной границе — не туда, куда двинулся бы, продолжай Милов выполнять почти уже полученное на Базе задание, но пойдет по контрабандистской тропе, чтобы попытаться протащить громоздкий груз там, где теоретически он пройти вовсе и не мог. Обдумывая такое развитие событий еще по дороге к поселению, Милов пришел к выводу, что самым разумным будет — способствовать успеху этого варианта. Груз должен оказаться на территории соседнего государства. Там он сразу же попадет под незримый надзор тех служб, которым и надлежит такой надзор осуществлять. А для того, чтобы службы знали, когда и, главное, где им ждать гостей — Милов должен был предупредить их сразу после того, как время выезда станет ему известно (первое сообщение) и потом, уже с дороги — когда примерно выяснится маршрут (второе сообщение и последнее). Конечно, указать точное место пересечения границы он заранее не сможет; однако, тяжелые машины даже и повышенной проходимости все же не в состоянии катить по пересеченной лесистой местности, хоть какие-то дороги им нужны, пусть и не автобан. А количество дорог в каждом секторе является конечным и достаточно хорошо известным — как с прежних времен, так и по регулярным наблюдениям последних лет. Так что дать направление означало — дать всё. И таким образом, кроме всего прочего, засветить и перекрыть едва ли не последнюю дыру в границе, через которую утаскивалось уворованное в России. И, разумеется, не без деятельного участия самих россиян.
«Все-таки патриоты мы большие, — подумал Милов, внутренне и злясь, и усмехаясь. — Хоть и воруем, ту же Россию обкрадываем, но все равно — патриоты. Воруем свысока…»
Что речь идет о воровстве, у него более никаких сомнений не было: с нормальной внешнеторговой операцией у всего происходившего не имелось ничего общего. Правда, и здесь дело тоже велось с размахом, и от него кормилось наверняка множество народу по обе стороны якобы непроницаемой границы… Непроницаемой — как для кого, получалось. И вовсе не надо было гнать самолет аж из Штатов, а просто — договориться с российскими контрабандистами, которые и сами густо наживаются, и соседям, будь они хоть трижды технеты, дают заработать. Всего и делов. И доставили бы они в Технецию не только тебя, но наверняка и целый полк провезли бы с полным вооружением…
«Хотя, — тут же поправил он сам себя, — на полк технеты никак не согласились бы. Независимостью своей, пусть сколь угодно эфемерной, они дорожат. А вот провезти наверняка позволили бы что угодно — бизнес есть бизнес, он уже в основе своей наднационален…
Ну, что же: возьмем их и тут за горло. Жесткой хваткой».
Способ связи Милова не заботил: все из того же своего тайника он заблаговременно извлек рацию, и теперь она, в гидроизолирующей пленке, была зарыта совсем рядом с поселением — на таком расстоянии, на какое можно отдалиться, как бы прогуливаясь в свободные минуты. Так что ошибки, кстати сказать, не было сделано и тут: если бы кому-то, чрезмерно любопытному, и захотелось бы поинтересоваться содержимым сумки нового обитателя лесного поселения сто восемьдесят шесть, он не нашел бы там ничего, что вызвало бы хоть малейшие подозрения. Всё было чисто.
Он медленно втянул ноздрями воздух, от какого успел уже отвыкнуть в больших городах обеих полушарий. Что же: счесть ощущение, опасности ложным? Ведь и такое бывало — хотя редко, очень редко подводила его интуиция.
Но на сей раз — почти сразу же понял он — не подвела. Наоборот, вовремя предупредила…
3
(58 часов до)
Темнело быстро, и он не сразу опознал технета, неторопливо прошедшего мимо него, в двух шагах. Может быть, Милов и не обратил бы на него внимания, если бы не взгляд, мгновенный и острый, брошенный тем исподлобья именно на Милова. Только долгая практика позволила человеку. перехватить этот взгляд — и определить, что в нем было что угодно — только не традиционное технетское безразличие. Нет, то был жесткий, понимающий и — ненавидящий взгляд. Как удар ножом или выстрел из-за угла.
Как ни странно, этот невзначай перехваченный взгляд успокоил Милова. Неопределенная ситуация сразу сделалась конкретной, то есть поддающейся оценке и побуждающей к определенным в своей последовательности и целенаправленности действиям. Короче, начиналась обычная работа.
Все это Милов даже не подумал — оно само мгновенно сложилось в уме, и определило последующие его действия. Обладатель взгляда сделал пять или шесть шагов, когда Милов отделился от ствола — не для того, чтобы следовать за интересовавшим его субъектом по пятам (слишком прямолинейные действия могли сразу насторожить противника — напряженного по какой-то своей причине ничуть не меньше, чем Милов), но чтобы последовать в ином направлении: под острым углом к курсу, каким следовал технет, — продолжая при этом наблюдать за удалявшимся существом при помощи бокового зрения.
«Ну что же, — подумал он как-то очень спокойно. — Когда-то ведь все должно было начаться. Спасибо и за то, что дали оглядеться, даже обжиться как-то, и за то., что не позволили дальше лениться. Потому что обстановка тут, если разобраться, почти дачная, располагает к безделью — ведь не назовешь же серьезной работой то, чем все мы тут занимаемся».
Большое дело: ну, с раннего утра приступил к работе на лесоповале (так он про себя именовал эту деятельность, называя ее привычным термином, а не как все остальные, «регуляцией растительности»). Дело было не очень-то пыльным, механизация, против ожидания, оказалась неплохой, а персонал — достаточно сноровистым и опытным, хотя на работе, откровенно говоря, никто не горел, да никто и не подгонял, чтобы горели. Так и в этот день — двигались вперевалку, даже пилы крутились как-то с заметной ленцой, хлысты валились не часто, трелевали их к поляне тоже со многими перекурами, так что Милову показалось, что и не среди технетов он вкалывает, — существ, которым уже изначально положено быть усердными двадцать четыре часа в сутки, — но среди своих, привычных, отечественных работяг, тех, кому всякое монотонное занятие изо дня в день — вусмерть, а вот дай им чего-нибудь такого — одноразового, чтобы сверх сил, чтобы вообще невозможно это сделать по всем статьям — только тогда они себя покажут по-настоящему, во всей красе и могуществе… Нет, здесь земляков не было, да и людей вообще не было — однако, надо полагать, многолетнее соседство и общение с вышеупомянутыми оказало-таки свое влияние даже на искусственно созданные и запрограммированные характеры: сначала здешних туземцев, а потом уже и вытеснивших их технетов. Так что большого дохода от этого хозяйства государство будущего вряд ли получит, и это как-то не укладывалось в заранее возникшую у Милова схему, по которой именно лес и должен был оказаться одним из основных продуктов экспорта и, следовательно, источников надежных денег.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
