Женщина как-то сразу обмякла и посторонилась. Я неожиданно для себя наклонился и, взяв ее ладонь, поцеловал, словно отдавал дань уважения ее судьбе, а затем быстро вышел из квартиры.
13. Ученик
…Почему-то люди не задумываются над тем, что всю жизнь они учатся. Всю жизнь они стремятся познать новое, исследовать неведомое, понять непонятное. Всю жизнь они учатся быть человеком. По-моему, именно это и делает их людьми. А если человек перестает учиться, остается ли он человеком. Может быть, такое существо следует называть как-то по-другому…
Выйдя из парадного, я раскрыл ладонь, еще раз внимательно осмотрел перстень и надел его на свой безымянный палец. Меня нисколько не удивило то, что его ободок легко увеличился и плотно охватил мой палец. Но камень я повернул внутрь. Пройдя дворами, я вышел на Свободный проспект и, впрыгнув в троллейбус номер шестьдесят три, доехал до своего дома. Ненадолго забежав к себе, я сунул книгу деда Антипа в полиэтиленовый пакет и снова выскочил на улицу. Действовал я быстро, не раздумывая, словно хорошо запрограммированный автомат. Перед моим взором стояло побледневшее Людмилино личико с закрытыми глазами и короткой мокрой дорожкой, оставленной на ее щеке скатившейся слезой.
Я прекрасно знал, где находится дом, который мне назвал дед Антип, и поэтому решил пройтись до него пешком, в надежде несколько успокоиться и сосредоточиться. На улице было еще светло. Возле платформы Выхино вовсю шумел и суетился диковатый коммерческий рынок, на котором торговали всем чем угодно. Народ ехал сюда в надежде подешевле купить что-то из еды и из тряпок.
Пройдя по подземному переходу под железнодорожным полотном, я увидел маленький лоток, за которым толстая, румяная, аккуратная тетка в белоснежном фартуке торговала тортами. Мне подумалось, что, несмотря на все опасности предстоящего визита, я все-таки иду в гости, и с пустыми руками являться как-то неудобно. Я выбрал торт покраше и протянул деньги. Тетка продемонстрировала мне мою покупку и, завязывая коробку, вдруг улыбнулась и игриво так сказала:
– Что, молодец, к зазнобе в гости направляешься? – и, не дожидаясь от меня ответа, добавила: – Не дрейфь, все в порядке будет, не съест она тебя, тортом обойдется! – И засмеялась.
– С чего это вы решили, что я боюсь? – обиженно поинтересовался я.
– Уж больно ты какой-то побледневший. Прям как баба после аборта. И трясешься весь. Глянь на руки-то…
Я посмотрел на свои руки, сжавшие узелок бечевки. Они действительно весьма ощутимо подрагивали. Подняв глаза, я увидел, как тетка задорно и ободряюще мне подмигнула. Лукавые морщинки побежали из углов ее глаз, напомнив мне яркие, молодые глаза деда Антипа.
Пройти мне оставалось совсем немного, так что минут через пятнадцать я уже подходил к указанному дому. Две семнадцатиэтажные башни, стоявшие углом, значились под номером семнадцать. Мне нужна была та, которая располагалась боком к улице. Обойдя ее справа, я вошел в подъезд. Несмотря на то, что жил дед Антип на одиннадцатом этаже – довольно высоко, я, неожиданно для самого себя, прошел мимо лифта и начал подниматься по лестнице. Похоже, мое подсознание тоже желало по возможности оттянуть неизбежную встречу. Мои ноги медленно переступали со ступеньки на ступеньку, а перед глазами так же медленно проплывали примитивные граффити, украшающие большинство московских лестничных клеток. Хорошо еще неприличных надписей и рисунков было относительно мало. Интеллигентный дом попался.
Не доходя двух-трех ступенек до площадки между третьим и четвертым этажами, мои ноги вдруг прилипли к полу, а руки завибрировали гораздо интенсивнее, чем когда я покупал торт. Я увидел, что на подоконнике, глядя в пропыленное стекло на двор, сидит молодой, еще не до конца выросший кот, абсолютно черного цвета. Кончик хвоста, аккуратно обвивавший задние лапы, почему-то отсутствовал. Я тряхнул головой, словно отгоняя призрак, и тут кот обернулся в мою сторону. На меня уставились с некоторой, вполне достойной опаской, знакомые, ярко-изумрудные глазищи.
С трудом переставляя ноги, я прошел оставшиеся до площадки ступеньки и опустился на колени возле подоконника. Нет, я не ошибался, эту полную достоинства морду мне никогда не забыть. И пусть этот кот был гораздо меньше размерами, но передо мной, без всякого сомнения, сидел Ванька… Маленький Ванька, боевой кот в четыреста тридцать четвертом поколении.
– Ванька… – тихо и хрипло проговорил я, – Ванечка…
Кот недовольно дернул ухом, поднялся, потянулся, выгнув спину, и медленно направился в мою сторону.
– Ванька… – снова проговорил я. Пол подо мной резко накренился, и я ухватился рукой за подоконник, чтобы не свалиться.
– Ванька!.. – заорал я на весь подъезд вдруг прорезавшимся голосом и тут же спохватился, ведь он меня не узнает. Он меня просто-напросто НЕ ЗНАЕТ! Он меня никогда НЕ ВИДЕЛ! Не видел в моем теперешнем виде!
В отчаянии я замотал головой, а кот, пройдя по подоконнику, еще раз внимательно на меня посмотрел и вдруг потерся головой о мою упертую в подоконник руку.
– Ванька!.. – снова заорал я и, оставив торт на полу, схватил кота в охапку и прижал его к себе. Видимо, сильно прижал. Кот коротко мявкнул и, извернувшись, мазнул меня лапой по физиономии. Но при этом ОН НЕ ВЫПУСТИЛ КОГТИ!
– Ванечка… – твердил я, тиская кота, гладя его за ушами и целуя его усатую морду. Котяра жмурил свои зеленые глазищи, толкал меня лапами в лицо и грудь и, клянусь всеми святыми, он при этом улыбался.
Наконец я немного успокоился, подхватил свой торт и, прижав Ваньку к груди, двинулся вверх по лестнице. И только тут я почувствовал, что совершенно спокоен, уверен в себе и счастлив, как только может быть счастлив человек на этой Земле.
Я бодро, совершенно не запыхавшись, взобрался на одиннадцатый этаж и позвонил в обитую темно-коричневым дерматином дверь, на которой красовалась бронзовая цифра «43».
Дверь тут же открылась. На пороге стоял дедок из метро, втравивший меня во всю эту историю.
«Ну дед… Ну… Поговорим…» – подумал я.
– А, Илья! Проходи, проходи. – Голос деда Антипа был знакомо ласков и в то же время несколько напряжен. Как будто он ожидал увидеть не меня, а совершенно другого человека. Или меня, но значительно изменившегося.
Войдя в прихожую, пахнущую какой-то высушенной травой, завядшими цветами и летучим медовым душком, я услышал, как где-то в другой, далекой комнате часы тяжело и торжественно отбивают девять часов. Девять часов вечера.
Я протянул седому чистенькому старику коробку с тортом и пластиковый пакет.
– Вот книжечка ваша. И кроме того, я взял на себя смелость прихватить еще и торт в знак благодарности за предоставленную возможность прочитать столь интересную книженцию, – несколько вычурно проговорил я с легким поклоном.
Приняв из моих рук поклажу, дед улыбнулся и ответил:
– Я смотрю, ты и Ваньку с собой притащил. Ишь как он к тебе прижался, и не оторвешь!
– Это я к нему прижался… – уточнил я, поглаживая кота, который запустил когти в мою рубашку и довольно помуркивал.
– Ну что ж, пойдем-ка на кухню. Я и самоварчик поставил. Чайку попьем, побеседуем.
Дед двинулся по коридору в сторону запаха свежеиспеченного хлеба. Я потопал за ним. Кот поднял голову, широко раскрыл глаза, метнув зеленую искру не хуже моего изумруда, и принюхался. Мы вступили в большую, по московским меркам, кухню, обшитую светлым, отливающим янтарем, деревом. Самоделошная мебель из того же дерева, плотно встав вдоль двух стен, оставляла середину пустой и просторной. В углу располагался аккуратный угловой диванчик. К нему был придвинут большой овальный стол, подпертый с другой стороны двумя небольшими, но массивными табуретами. На столе стоял дымящийся, похоже, только что закипевший самовар, большой заварочный чайник, в пару к нему сахарница и молочница, две большие, расписанные крупными голубыми цветами, чайные пары и два огромных блюда, наполненные пирожками, крендельками, ватрушками и другой снедью домашней выпечки, в двух небольших фарфоровых креманках желтел разносортный мед. Мой казавшийся таким красивым торт мгновенно потерялся на этом, пахнувшим русским духом, столе.
