Фарлей жил в Париже уже около года, пытаясь покончить со своими привычками алкоголика и наркомана, в то время как его импресарио искал для него новый телевизионный сериал. Бритт был певцом и актером уже двадцать пять лет. Для почитателей его таланта он был сельским парнем, оказавшимся в городе, невинным молодым человеком с широко раскрытыми глазами, удивленно взирающими на этот восхитительный мир; он казался им наивным и бесхитростным, но очень симпатичным героем с кривоватой усмешкой, которая заставляла родителей вспоминать своих детей, когда те были милыми подростками, а женщин мечтать, чтобы их мужья были именно такими. А потом он вдруг сорвался и очень быстро заработал репутацию алкоголика, наркомана и бабника.
— Они не хотят ничего обещать нам, — пожаловался ему его импресарио во время очередного пребывания в Лос-Анджелесе. — Ни телевизионного сериала, ни даже концертного выступления, пока ты не докажешь им, что можешь оставаться трезвым хоть немного, скажем год. Если только… — Он задумчиво склонил голову. — У меня появилась идея. Что ты скажешь на это? Обновленный Бритт Фарлей совершает концертное турне, чтобы собрать деньги для бедных и голодных всего мира.
— Это уже было.
— И что, весь мир стал сытым и счастливым?
Импресарио звали Луи, и он гордился тем, что знал, как обращаться с чересчур темпераментными гениями
— Существует столько голодающих, что их с лихвой хватит на тысячу певцов на тысячу лет вперед. А как иначе, ты думаешь, можно сейчас заработать известность? Докажи, что ты вернулся в искусство: один, единственный и неповторимый Бритт Фарлей, певец, актер, филантроп. Ты можешь предложить другое?
Фарлей нехотя пожал плечами. И вскоре турне было организовано, с участием основного оркестра и трех менее известных групп для страховки. Это турне стало сенсацией года. ФАРЛЕЙ ОБЪЯВИЛ ВОЙНУ ГОЛОДУ! — мелькали заголовки во всех газетах. Тележурналисты живописали о лагерях беженцев и окраинах, откуда изможденные дети заглядывали в телекамеры; спонсоры выстроились в очередь, чтобы помочь в оплате расходов по турне; велись переговоры о правах на пластинку с записью музыкальной темы турне и видеокассет с заключительным концертом, который должен был состояться на открытой эстраде в Вашингтоне.
Билеты были нарасхват. БРИТТ ВЕРНУЛСЯ! — кричали «Ньюсуик», «Пипл» и «Тайм», но многих интересовало и то, сколько конкретно денег достанется нуждающимся.
— Исключительно все, — сообщил Фарлей, выступая на радио в прямом эфире. — Ну конечно, не буквально все; необходимы некоторые расходы и все такое, но остальное получат те, кто в них нуждается. Мы спасаем жизни, а не хотим разбогатеть, вы можете быть в этом уверены. И мы, естественно, получаем… — он потерял, где читал, и через мгновение продолжил: — Огромное наслаждение и радость. Поверьте мне! Нам дорога каждая минута нашего турне!
ЛИХОРАДКА ФАРЛЕЯ! — сообщил заголовок в «Нью-Йорк дейли ньюс», и вскоре все поверили, что Фарлей добился своего: совсем недавно еще казалось, что с ним покончено. Он пристрастился к наркотикам, отключился от всего, не имел работы, денег, а сейчас его обожали, и он был снова в свете юпитеров. Все еще жива была память о двадцати пяти годах перед публикой. И все с радостью полюбили его снова.
От первых четырех концертов были собрано более двух с половиной миллионов долларов. Затем вся группа взяла двухнедельный тайм-аут, чтобы потом начать следующую серию концертов. Фарлей вернулся к себе в Париж — и… обнаружил, что его квартира ограблена.
Через несколько дней корреспондент, ведущий колонку сплетен в Лос-Анджелесе, сообщил, что Бритт Фарлей вновь стал посещать вечеринки после того, как в течение нескольких месяцев отличался образцовым поведением, и снова участвовал в потасовке в одном из ночных клубов Парижа. Его агент вел переговоры о новых выступлениях по ТВ; их будущее было неясно.
— Ему конец! — сказал Ларри Голд, протягивая газету Полю. — Ему здорово повезет, если спонсоры не отвернутся от турне. Загубить такой успех, а нужно было лишь держаться подальше от наркотиков и выпивки. Трудно представить, что какой-то дурак будет для него что-нибудь делать.
Поль пробежал глазами маленькую заметку.
— Я бы хотел сделать о нем фильм, — задумчиво произнес он. — Взлет и падение американского героя. Если он проявит интерес, конечно.
Прищурив глаза, Ларри задумался:
— А это идея.
Через заваленный бумагами стол Поля они посмотрели друг на друга. Идея понемногу завладела ими.
— Здесь есть все, — не скрывая волнения, сказал Поль. — Надежды на возрождение и страхи падения.
— И настоящая звезда, — добавил Ларри, не замечая, что от волнения почти кричал. — Люди знают его и поддерживают. — Задрав голову, он взглянул на потолок. — Если не считать, что слишком много чести для неудачника. Нас могут не понять.
Поль покачал головой:
— Этого не случится, если мы все сделаем правильно. Это одна из самых необычных идей, которая не перестает волновать людей.
— Что: падение?
— Не только падение. Зрелищное падение. Падший идол. Король, которого свергли. Миллиардер, который потерял все. Люди продолжают зачитываться историей Агамемнона, несмотря на то что он неудачник. Или возьмем Эдипа или Лира. Вплоть до таких людей, как Стэн Кантон и Джон Белуши, это…
— Ты убедил меня. Ты совершенно прав. Я просто не думал о Бритте в таких масштабах. Но в этом что-то есть — привкус трагедии. Так высоко взлететь, а затем упасть…
Он потянулся за газетой и прочитал заметку еще раз.
— А что, если я ошибаюсь и не все еще потеряно для него? Что, если кто-нибудь протянет ему руку и он выкарабкается?
Поль усмехнулся:
— Мы делаем фильм о взлете и падении героя Америки, и у нас намечается беспроигрышный конец.
Они рассмеялись.
— Подойдет любой, — сказал Ларри. — Клянусь, мне нравится наша затея! Это будет фильм не об одном герое, а о каждом герое…
— О всех нас: о публике, которая сначала возносит знаменитость до небес, а потом отворачивается от нее, и пусть он падает головой вниз, если оказывается не богом, а просто человеком со всеми вытекающими из этого последствиями.
— Становится все лучше и лучше, — Ларри откинулся назад и положил ноги на письменный стол. — Значит, ты хочешь снять турне, везде сопровождая его с камерой, заснять его в номере гостиницы, артистической уборной, в ресторанах, как бы выжидая, когда он сорвется?..
— Я бы не стал преувеличивать, — рассеянно заметил Поль. Он уже был во власти будущего фильма. Перед ним проносились кадр за кадром, он слышал разные голоса, видел образы. Вот турне подходит к развязке… — Если, — произнес он, заставив себя отвлечься, — если он согласится.
