– Пошли. И скажи Кузьмичу, чтоб фургон откупорил. Но больше упаковки на рыло не давать - пусть еще раз подходят.
Федяшин уже поджидал в глубине сцены с традиционной бутылкой водки на всех. Перед самым выходом, для куражу - незаменимое средство! Сразу начинает хотеться всех завести, взорвать тишину и добить музыкой до самых звезд.
– Ну что? - справился Димыч, утерев губы и поправляя гитару. - Дадим джазу? Поехали с инструменталочки! «Смерть в ми #8209;миноре»!
Пашка кивнул и переключил свои доски. Игорь для разгону пару раз бубухнул по бочкам. А потом дал палочками отсчет.
И тишину разорвала мистическая гитара Димыча.
Он был прирожденным ритмарем. Не мог играть так быстро, как Малый - да и вообще, если уходил в соляки, то только в медленных вещах. И соляки у него были медленные, густые и тягучие, как добрая малага. Но если он начинал риффовый ритм - то держись. Его размеренные рычащие повторения завораживали, заволакивали сознание наркотической пеленой, и хотелось идти на эти звуки, как идут на дудочку крысолова всегда осторожные крысы. Казалось, Димыч играет не в одиночку - две, а то и три гитары звучат иногда в унисон, иногда в терцию создавая то неповторимое чудо, что зовется рок #8209;музыкой. Техасские бородачи во главе с Билли Гиббонсом явно приняли бы Димыча за своего.
Композиция разворачивалась; после агрессивного вступления пошло развитие. Зрители #8209;слушатели валом валили из зала на звуки; и тут Шура взялся за свои лазеры.
Что #8209;что, а по части световых феерий он был мастер.
Толпа застыла.
Лазеры чертили в вязком августовском воздухе причудливые мерцающие фигуры, осветители синхронно поворачивали жерла, клубами валил из раструбов сценический туман…
Действо началось.
Не давая народу передохнуть, за инструменталкой грянули «Ты - это я», совершенно убойный хит девяносто пятого года от «Системы плюс». Тут уж не стеснялся никто: ни сирена #8209;Костик, ни математик #8209;Малый, ни Пашка #8209;клавишник, ни Игорь за своим свирепым рамным «Уралом». По сравнению с уже слышанными командами «Проспект Мира» звучал куда тяжелее, забористее и жестче, но вместе с тем отточеннее. И толпа начала заводиться.
12. Burn (1974)
Следующей выплеснули на слушателей «Обмен ненавистью», потом - «Штиль».
Кажущаяся неторопливость вступления и размеренно спокойное начало «Штиля» позволили зрителям хлебнуть пивка и прийти в еще более хорошее расположение духа.
Я жду заблудившийся ветер,
Прижавшись к грот #8209;мачте спиной.
На нашем пиратском корвете
Нежданно настал выходной, -
пел Костик еще не громко и не агрессивно под атональный перебор Димыча и Малого. Ритмично грохотали бочки под такой же ритмичный бас.
Вкрадчиво фонили клавишные. А потом разом, словно с обрыва - в пропасть обрушили на толпу мощнейший и не раз проверенный драйв второй части куплета:
И море, как зеркало чистое, в полдень застыло,
Ушла к горизонту бескрайняя синяя гладь,
И солнце нещадное палубу нам опалило,
И нам остается лишь тщетно к Нептуну взывать.
А после тревожного и несколько щемящего куплета в четыре голоса вышли в торжествующий и столь же ритмичный припев:
Я жду, когда снова порадует море ветрами,
И полным бакштагом пойдет гордый парусник наш.
Над мачтой взовьется, как птица, черное знамя,
И вновь прозвучит команда: «На абордаж!»
«На абордаж!» приехавшие с «Проспектом Мира» болельщики проорали так дружно и так слаженно, что глаза загорелись даже у тех, кто начал слушать заезжих южан с откровенным скепсисом.
Второй куплет Костик и Данил пели вместе, умело чередуя голоса:
Я помню лихие походы,
Набеги, сраженья, бои,
И снова в плохую погоду
Заноют раненья мои.
Я с берега каждое утро с тоскою безумной
Смотрю на соленые брызги и пенный прибой,
Мне снятся фрегаты и шлюпы, корветы и шхуны,
И вкрадчивый шепот кильватерных струй за кормой.
На этот раз припев подтягивала уже добрая половина толпы, а «на абордаж» проорали так, что дрогнула земля.
Федяшин как раз смастерил над сценой призрачного «Веселого Роджера»; череп щерился, флаг слабо трепетал на несуществующем лазерном ветру.
А «Проспект Мира» продолжил первой, короткой перебивкой, разбавляющей размеренное течение длинной композиции:
Эй, капитан! Эй, капитан. Эй, капитан!
Короткая, напрашивающаяся каждой клеточкой музыкальной души пауза, и - ликующее, подхваченное сотнями глоток:
На абордаааааж!!!
Настало время Малого: он с радостью показал, на что способен. Гитара стонала и выла, шумели на заднем плане волны, кричали чайки, звенела сталь.
Третий куплет снова пустили поспокойнее. Первую его половину:
Мне холодно что #8209;то порою,
И руки немного дрожат,
Ведь годы над головою
Как белые чайки кружат.
А потом снова пошел драйв:
Но мне не забыть гром орудий и стон парусины,
Наполненной ветром, как кубок наполнен вином,
Оружия блеск и изгибы бортов бригантины,
Что, встретив пиратов, встречается с каменным дном.
Припев пели хором. А вторая перебивка вообще ввела толпу в сущий экстаз:
Эй, капитан! Наша жизнь - это только дорога.
Эй, капитан! Этот бой - остановка в пути.
Эй, капитан! Остановок не так уж и много.
Эй, капитан! И все меньше их впереди.
На фоне перебивки припев уже казался достаточно спокойным. Но всеобщее «На абордаж!» снова всколыхнуло округу.
А следом, без остановки, Димыч свалился в короткий ритмический клинч: это означало, что прицепом пойдет и «Шторм». Обе песни игрались в одном ритме и тональности, но как одно целое их пускали не всегда из #8209;за длины: каждая по шесть с лишним минут. Но тут сам бог велел: слушатели встречали на ура.
Ветер гремит в парусах
И скрипят от усталости реи,
Море, огромное море нам песню поет.
Мы, победившие страх,
Мы в бою никого не жалеем.
Роджер Веселый диктует команду: «Вперед!»
Это самое «впереееееееёд!» тянули опять в четыре голоса, даже обычно молчащий Андрюха примкнул к Малому и в микрофон они выдохнули разом, щека к щеке.
Снова фирменные Димычевские ритмические переходы и паузы, а потом припев:
Снова в бой!
Никому,
Как обычно, не будет пощады.
Страшный бой.
Обагрен
Жаркой кровью холодный клинок.
За собой нас ведет
Капитан, и медлить не надо,
Лишь успеть отвести
Нож врага и нажать на курок.
Лазеры сверкали и метались над подиумом. Клубился туман. Разноцветные световые лучи шевелились, как живые, бродили по сцене, ложились яркими пятнами под ноги музыкантам.
Пираты не помнят родства,
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
