На огороде я находил цветные черепки тарелок, непонятные страницы церковных книг, а то и ржавую пулеметную ленту и весьма пригодную немецкую гранату- «лимонку». Сейчас бы такую… Подойти и аккуратненько бросить в окошко отделения милиции, где меня недавно садистски избили за то, что вышел в 12 ночи подышать возле дома и на вопрос субъекта в штатском: «Почему так поздно шляешься?»- ответил: «А что, в Москве комендантский час введен?»
…По вечерам разжигали костер, и ребята постарше складывали в него патроны, а когда и гранату положат и отбегут в сторону, а мы, мелюзга, наблюдаем из оврага. Старшие ведут счет рвущимся патронам, а потом подходят к костру. Да не всегда точно считали. В одном классе со мной учился Борька Чичасов – у него трех пальцев недоставало на руке. Борька очень стремился попасть в нашу подпольную организацию, в которой я будто бы состоял. Потом я выяснил, что никакой организации нет, это все Шурка Басанов придумал. Наговорил, сколько у них народу, сколько в пещере оружия припрятано, даже печать румынскую показал и какую-то бумажку с подписями: председатель Басанов, секретарь Ульман. Оказалось, они с Ульманом и составляли всю организацию, а меня третьим вербанули, потому что очень уж мне хотелось тайны.
Наводнение занесло огороды илом, и впервые после войны на них что-то уродилось. Мы даже поросенка завели и козу Майку – чтоб мама молоко пила. Мы с бабушкой пасли Майку в овраге у Бычка. Пасла в основном бабушка, а я так, время от времени по траве лазил. Трава высокая, сочная. Мне семь лет уже! Скоро будет восемь и когда-то, очень далеко, десять лет… Вечером лег на кухне на топчан и говорю:
– Мама, посмотри, ведь я уже не просто мальчик, а настоящий мальчишка! – И вправду, ростом выделялся среди сверстников. В этом году в школу. Не рвался, боязно как-то было.
У каждого свое детство. И мне всегда интересно читать о чьем-то детстве. Обо всей жизни – почему-то не так, а вот о детстве – да.
В июле меня отправили в пионерский лагерь в село Большой Фонтан Дубоссарского района, километрах в 25 от нас. Местком выделил путевку- подкрепить перед школой. На грузовике с открытыми бортами нас, ребятишек, повезли от аэропорта. Дети авиаторов, почти все старше меня. Я никого не знал,- правда, были с детской площадки две девчонки – воображалы, но они не в счет. А я так стеснялся влазить на грузовик, не умел, не пробовал никогда, однако сверху кто-то руку подал. Отец провожал меня и дал завернутый в газету кусок окорока.
В первый лагерный вечер мальчишки затеяли какую-то шумную игру, девочки жались к воспитательнице, а я забился в темный угол площадки для пионерских линеек и горько плакал. До сих пор осталось то ощущение одиночества и обездоленности, мучившее меня теплым молдавским вечером 14 июля 1948 года. Иной раз в глазенках своих сыновей я вижу подобную муку, и мне становится так горько, как тогда, хотя с десяти лет я ни разу не плакал.
Утром, слюнявя химический карандаш, я написал родителям бодрое короткое письмо, наклеил припасенную марку и отправил треугольником. Писать уже умел. Правда, только карандашом, печатными буквами, однако в сентябре, в первом классе поразил учительницу, которая читала стихотворение, а ученики хором повторяли:
Осень наступилавысохли цветы,и глядят унылоголые кусты.Вянет и желтееттравка на лугах,только зеленеетозимь на полях.
– Что ты там делаешь?- спросила меня учительница.
– Пишу.
– Как? Зачем?
– Чтобы дома прочитать и выучить.
В первом классе мы писали карандашом, пером № 86; «скелетиком», тонким пером, не разрешали… А первое письмо из лагеря сохранилось: «…Здоровле мое хорошее. Поздравляю вас с праздником днем Военно-морского флота СССР». В ответ родители через кого-то передали мне 5 рублей, которые я сохранил и, приехав домой, купил у соседей котенка.
Лагерь запомнился рыжим, конопатым Славкой Долговым, который по ночам лазил под кроватями и напевал такую нелепицу:
– Масулик, пасулик, цынцун!
Становилось страшновато. В шумный тихий час заходил наш добрый доктор:
– Гыбята, а гыбята, а газве так можно?
Не действовало. Тогда его сменял физрук со свирепыми глазами, которые делали его лицо совершенно зверским:
– Пионэры! Спортсмэны! Цыц, вашу…
1 августа я был дома. Меня стали готовить к школе. Купили тетради, цветные карандаши «Спартак», с большим трудом достали букварь. А главное, мама сшила мне из синей китайки первый в жизни настоящий костюм- с длинными брюками. Отец сделал к ним ремень из ненужной ему теперь портупеи. Поглядел на меня:
– - Эх, если б у меня был такой костюм в детстве! Так хотелось учиться, да не давали. А тут все тебе – только учись.
Если был какой-нибудь праздник, отец восклицал:
– Подать мой самый лучший костюм!
– А он у тебя один, – отвечала мама.
– Подать и его!
И то это было потом, в конце, ибо единственный штатский костюм появился у отца за год до смерти…
Что ж, теперь, когда мой сын приносит плохую отметку, мне тоже хочется сказать, что в детстве не наелся хлеба досыта, а школу окончил с золотой медалью. Но я почему-то молчу.
Утро, августовское утро, оно не раз разбудит меня- все десять школьных лет. Оно прохладнее, чем в июле, роса холодней и тяжелей, скоро, как ни жаль, конец свободе, скоро школьный двор, еще не пыльный, в неярких предутренних тенях. И каждый раз оно такое, августовское утро, что понимаешь: никогда, никогда оно не повторится, никогда не будешь ты счастлив так, как сегодня…
В волнениях приближалось 1 сентября. Из событий тех дней помню гибель югославского генерала Арсо Иоановича – его портрет в пилотке был в «Правде» – и смерть Андрея Александровича Жданова. В нашей
19 Ф Чуев 481
семье государственные утраты воспринимались как личное горе.
Перед самой школой я опять заболел малярией. Словно два электрода, плюс и минус, вот-вот должны соединиться в голове- такая это болезнь. В школу я попал только 14 сентября. Отец и мать повели. До школы было километра три с половиной, и ходили пешком. Трамвай гремел только в центре города, да еще кое-где, только не на Рышкановке. Я попал в 1-й «А» к молодой и очень строгой учительнице Антонине Никитичне Смирновой.
– Бабушка, я тройку получил! Мама, я тройку получил! – Радость неописуемая. Первая оценка – неважно какая. Главное, поставили оценку. Однако у домашних моя тройка радости почему-то не вызвала, и три дня мама издевательски протягивала мне за столом три помидора, три яблока, три сливы…
3. ФИНСКИЕ ДОМИКИ
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
