Уместно напомнить – «Бабий Яр» был написан им (Евтушенко. – Сост.) в неюбилейных условиях, а в то время, когда большинство литераторов к этой теме и близко не подходили. А с какой яростью вцепилась тогда в Евтушенко советская пресса за то, что он вспомнил о трагедии еврейского народа во время Второй мировой войны. На фестивале памяти Михоэлса Юлии Немцовой он кажется неуместным. Вы чувствуете в заметке какой-то душок, что-то липнущее к пальцам?
И. Дементьева. «Новые Известия» открыли главного еврея России. «Общая газета», 12 января 1998Никто другой в сегодняшней России не мог бы с такой полнотой и определенностью высказываться о Солженицыне, как это удалось Вам. О нем брюзжат, над ним хихикают, одни – злорадно, другие – с усталым сочувствием, но чувства восхищения подвигом духа и силой правды, которой дышит Ваша поэма в прозе о нем, в нынешнем российском обществе – нет… Тем дороже и важнее Ваше слово.
А. Анфиногенов. Из письма. 16 апреля 1998Евгений Евтушенко – поэт. Это знают все. О себе как о человеке он лучше всех сказал сам: «Я разный. Я натруженный и праздный…» Однако как друг он всегда был верным и никогда не был «разным».
Приведу только три примера. На идеологическом судилище, где меня топтал Хрущев, он единственный отважно выступил в мою защиту. Его недоброжелатели говорили: «Ишь какой хитрый… знал, что это понравится Хрущеву». Зал был набит царедворцами и опытными интриганами. Но там были не только мои враги, но и мои друзья. Почему же ни один не выступил в мою защиту? Да просто-напросто не хватило смелости! А у Жени хватило.
Второй пример. В те времена меня никогда еще не выпускали за границу – я был глубоко невыездным. Он через Добрицу Чосича и Оскара Давичо, югославских писателей, добился того, что меня были вынуждены выпустить, и я поехал в Югославию благодаря его упорству.
Третье. Когда меня «выдворили» из СССР, моя мама хотела приехать ко мне и в течение 7 лет обивала пороги всех инстанций, брошенная всеми. Евтушенко вмешался, написал письмо Андропову, которое и решило мамину судьбу. Ей сейчас 94 года, и то, что она со мной, продлило ее жизнь, за что я благодарен Жене.
Евтушенко принадлежит к тем людям, которые при дилемме, что выбирать – зло или добро, всегда выбирают добро и умеют за него сражаться. В нашем холодном мире это – увы! – редкое качество. Спасибо за это, Женя.
Эрнст Неизвестный. 27 ноября 1997Я приду в Двадцать Первый Век
Я приду в Двадцать Первый Век.Я понадоблюсь в нем, как в двадцатом,не разодранный по цитатам,а рассыпанный по пацанятам,на качелях, взлетающих вверх.
Век, воспитанный мной без ремня,вскину к небу, скрывая одышку,как в соплях и надеждах мальчишку,так похожего на меня.
Я прорвусь в Двадцать Первый Век,к сожалению, не ребенком,но не тем старикашкой-подонком,что ворчит в озлобленьи на всех.
Дотянусь в Двадцать Первый Векдо его синевы изумленной,словно сгнившего дерева ветвь,но оставшаяся зеленой.
Как на матч, где сплошные Пеле,в Двадцать Первый протиснусь, протырюсь,где беспаспортность и беспартийность,бесправительственность на земле.
К Двадцать Первому Веку пробьюсьи узнаю – ни с кем не сравнимыхвсех моих ненаглядных любимыхв ликах царственно плавных бабусь.
Все товарищи мои там,в Двадцать Первом, как в юности ранней,в теплой библиотеке дыханий,как по полкам – по чьим-то устам.
Век двадцатый – убийца и тать,но он знал, что такое есть книга.Двадцать Первый, а вдруг ты – барыгаи умеешь лишь деньги листать?
Вдруг ты сам себя жлобством заел,самоедством безлюбья, бесстрастья,и скучища смертельная счастьявсех смертельных несчастий взамен?
Вдруг ты просто зазнайка, нахал,и о нас, тебе вырвавших волю,в четверть уха лишь еле слыхал?Я тебе быть таким не позволю —я приду к тебе, будто бы к полю,на котором по скалам пахал.
И в поэзию новых времен,в разливанное многоголосьея по пояс войду, как в колосья,и они отдадут мне поклон.
Фото с вкладки
Отец поэта Александр Рудольфович Гангнус. 1-й курс МГРИ. 1930 г.
Мать поэта Зинаида Ермолаевна Евтушенко. МГРИ. 1930 г.
Семейный снимок родных по линии матери. Рядом с Зинаидой Ермолаевной – ее отец Ермолай Наумович. Станция Зима. 1929 г.
Женя с мамой и дедом Рудольфом Евгеньевичем. Москва. 1932 г.
Женя, мама, бабушка Мария Иосифовна и прабабушка Мария Михайловна. На даче в Клязьме. 1935 г.
С бабушкой Анной Васильевной, матерью отца. 1935 г.
1936 г.
1939 г.
Первый день учебы в Литинституте. 1 сентября 1952 г.
С литинститутскими поэтами Егором Полянским и Солбоном Ангабаевым. Переделкино. После игры в футбол
Мама и споет, и сыграет…
Студентка Литинститута Белла Ахмадулина. 1955 г.
1957–1959 гг. На сцене…
…и дома
1960 г.
Первые поэтические вечера
Встречи с читателями в школах, студенческих аудиториях…
Первые автографы
Залы не могли вместить всех пришедших на поэтические выступления
Так слушали стихи в 1960-х
С женой Галей. 1962 г.
После первого посещения Бабьего Яра. Слева А. Кузнецов, будущий автор романа «Бабий Яр». Киев. 1961 г.
Только что создана песня «Хотят ли русские войны?». С Э. Колмановским и М. Бернесом. 1963 г.
Выступление в ФРГ. 1962 г.
Со знаменитым французским актером и режиссером Жаном Виларом (в центре). Париж. 1962 г.
С режиссером Федерико Феллини. После просмотра его фильма «Джульетта и духи». 1963 г.
День поэзии в театре эстрады. 1966 г.
С Даниилом Граниным. 1966 г.
Дома, в Амбулаторном переулке. 1966 г.
С американскими писателями Артуром Миллером (справа) и Джоном Апдайком. Нью-Йорк. 1966 г.
В гостях у студентов на Аляске. 1966 г.
У театра на Таганке в день премьеры спектакля «Под кожей статуи Свободы». В поисках лишнего билета
С Юрием Петровичем Любимовым и сыном Петей
С королем Джаза Луи Армстронгом. Тогда он подарил мне эту визитную карточку со своим автографом. Мехико. 1968 г.
На Братской ГЭС. Крайний справа – Л. Шинкарев, с которым мы прошли семь сибирских рек
На вечере поэзии во Дворце спорта «Лужники», собравшем 10 тысяч зрителей. Выступали также Б. Ахмадулина, А. Вознесенский, Б. Окуджава и др.
С героиней поэмы «Снег в Токио» – японской художницей
«Я парень с главной в мире станции Зима…» В родном городе вместе с Л. Шинкаревым, О. Целковым и евтушенковедом, капитаном местной милиции И. Соловьевым
В одной из сибирских поездок
С героиней поэмы «Дора Франко»
На диком бреге Амазонкине уронил я ни слезёнки,но свои слезы сберегу —рыдать на русском берегу.
С Беллой Ахмадулиной и строителем Братска Арнольдом Андреевым. После выставки абстракционистов в Измайлове. Москва. 1974 г.
