Славяноведение. 2012. № 6. С. 76.
243
Там же. С. 74–77; Nance A. B. Literary and cultural images of a nation without a state. The case of 19th century Poland. P. 19–23.
244
Это подтверждается и прямыми высказываниями Наполеона (Коленкур А. Поход Наполеона в Россию. Таллин; М.: АО «Скиф Алекс», 1994. С. 357).
245
Stanley J. French Attitudes toward Poland in the Napoleonic Period // Canadian Slavonic Papers / Revue Canadienne des Slavistes. 2007. Vol. 49. № 3/4. P. 209–227; Idem. Napoleon and Poland: On the 200th Anniversary of the Establishment of the Duchy of Warsaw: Introduction // Canadian Slavonic Papers. Revue Canadienne des Slavistes. 2007. Vol. 49. № 3/4. P. 169–170.
246
См., например: Zamoyski A. 1812: Napoleon’s Fatal March on Moscow. L.: Harper Collins, 2004. P. 510.
247
Фалькович С. М. Миф Наполеона в сознании поляков. С. 76.
248
Pienkos A. The Imperfect Autocrat. Grand Duke Konstantin Pavlovich and the Polish Congress Kingdom. P. 13.
249
Каштанова О. С. Путешествия великого князя Константина Павловича в системе военно-политических и династических интересов Российской империи // Романовы в дороге. Путешествия и поездки членов царской семьи по России и за границу / Отв. ред. О. В. Хаванова, М. В. Лескинен. М.; СПб., 2015. С. 180.
250
Pienkos A. The Imperfect Autocrat. Grand Duke Konstantin Pavlovich and the Polish Congress Kingdom. P. 13.
251
Интересно, что это место было связано также и с памятью о наполеоновском маршале – поляке Юзефе Понятовском. Тело Понятовского, утонувшего в битве при Лейпциге, было разрешено доставить в Варшаву. Некоторое время, до получения распоряжений от великого князя Константина Павловича, его тело оставалось в имении Лович (РГИА. Ф. 1409. Оп. 1. Д. 1190. Л. 3). Подробнее о мемориальных практиках в период правления Александра I, направленных на увековечивание памяти о Юзефе Понятовском, см. главы 7–8.
252
Константин Павлович, великий князь. Переписка великого князя Константина Павловича с графом А. Х. Бенкендорфом. С. 303–304.
253
Фалькович С. М. Польский вопрос во взаимоотношениях России, Австрии и Пруссии накануне и в период восстания 1830–1831 гг. в Королевстве Польском. С. 405.
254
Переписка императора Николая Павловича с великим князем цесаревичем Константином Павловичем. Т. 1 (1825–1829). С. 213.
255
Там же. С. 210.
256
Переписка императора Николая Павловича с великим князем цесаревичем Константином Павловичем. Т. 1 (1825–1829). С. 216.
257
В литературе существует мнение, что Константин Павлович крайне подозрительно относился к Австрии еще со времен суворовских походов, в которых принимал участие (Каштанова О. С. Путешествия великого князя Константина Павловича в системе военно-политических и династических интересов Российской империи. С. 179).
258
Фалькович С. М. Польский вопрос во взаимоотношениях России, Австрии и Пруссии накануне и в период восстания 1830–1831 гг. в Королевстве Польском. С. 299.
259
ГА РФ. Ф. 109. Оп. 2. Д. 77. Л. 5 об. Другие источники также подтверждают, что архив цесаревича остался в Варшаве (РГИА. Ф. 1409. Оп. 2. Д. 5424. Л. 1).
260
Переписка императора Николая Павловича с великим князем цесаревичем Константином Павловичем. Т. 1 (1825–1829). С. 223.
261
А. Х. Бенкендорф так описывает окончание Русско-турецкой войны 1828–1829 гг.: «Наконец, после полутора веков военного соперничества, жертв и побед, война смирила самого ожесточенного врага России, могущество которого недавно заставляло дрожать Европу, и который остановил победное продвижение Петра Великого» (Бенкендорф А. Х. Воспоминания. 1802–1837. С. 438). О значении образа Петра Великого для раннениколаевского сценария власти см. также: Мироненко С. В. Николай I. С. 121–126.
262
Переписка императора Николая Павловича с великим князем цесаревичем Константином Павловичем. Т. 1 (1825–1829). С. 301.
263
Там же.
264
Там же. С. 75.
265
Pienkos A. The Imperfect Autocrat. Grand Duke Konstantin Pavlovich and the Polish Congress Kingdom. P. 94.
266
Литература, исследующая биографию Н. Н. Новосильцева, исчисляется лишь несколькими статьями. Польский период его жизни обычно трактуется как реакционный, а сам Новосильцев предстает ответственным за неудачи александровского эксперимента в Царстве, аресты участников тайных обществ, а также многочисленные нарушения конституции. Ему, как и Николаю I, часто приписывается иррациональная ненависть к полякам и в этой связи дурное влияние как на Александра I и Николая I, так и на петербургское общество. В отношении особенностей личности и поведения Новосильцева принято указывать на его беспринципность, грубость и склонность к алкоголизму (см., например: Thackeray F. W. N. N. Novosil’ tsov. The Polish Years // The Polish Review. 1983. Vol. 28. № 1. P. 33–34, 37–38, 40, 43–44; Кучерская М. А. Константин Павлович. М.: Молодая гвардия, 2005. С. 241–242). Эти позиции в целом передают трактовки источников, представляющих польскую интерпретацию событий. Показательно высказывание мемуариста О. Пржецлавского (Ципринуса): «…всякий раз, когда речь доходила до Чарторижского, Новосильцев забывал свою дипломатию и не мог удержать порывов обуревавшей его злобы. Лицо его, вообще далеко не привлекательное, делалось отвратительным, поистине страшным. Косые глаза его искрились, рот искривлялся, синие губы тряслись, и из них изливались потоки желчи. Новосильцев переставал быть человеком хорошего общества, он унижал себя до непарламентарных выражений. Но это и были одни ругательства: он не мог или быть может не хотел, сформулировать никакого положительного обвинения против чести Чарторижского. Он только упрекал его в неограниченном честолюбии и неистовом польском патриотизме… У Новосильцева не было никаких убеждений; один колоссальный эгоизм. Над всеми патриотами, как над всеми верованиями он всегда смеялся. Это был вполне Вольтеровского века энциклопедист, с немалой долею собственного цинизма» (Ципринус. Николай Николаевич Новосильцев. С. 1725–1726). Интересно, что история с написанием конституционного проекта для России («Государственной уставной грамоты Российской империи»), который был
