Днем приняли свой участок, а с этой ночи полностью отвечаем за него. С наступлением темноты (вероятнее всего, немцы отважатся на высадку десанта только в ночное время) половина личного состава полка занимает места в окопах и траншеях. Остальные будут отдыхать в землянках за гребнем высоты, всего в нескольких десятках метров от бодрствующих товарищей, подремывать вполглаза: на северо-западе, возле померанской границы, в считаных километрах от нашей окраины, непрерывно гремит бой; идет ликвидация последнего очага сопротивления противника на нашем участке побережья. 5 апреля
Ранним утром отправились с Федей умываться к морю. Рысцой обогнули дюну, чтобы не набрать песку в сапоги, спускаясь с обрыва. Потом бежали по узкой прибрежной песчаной полоске вправо до тех пор, пока не нашлось местечка, где не покачивались бы среди источенных водой и солнцем обломков льдин трупы немцев, прибитые волнами к берегу.
С моря тянет таким пронзительно-бодрящим холодом, что мы постарались как можно быстрее завершить свой первый в жизни «курортный» туалет и сдернули с поясов новенькие вафельные полотенца. Энергично растираясь, Федя увидел у меня за ухом белый клочок мыльной пены и насмешливо заметил, что даже у них в Узбекистане не боятся так холодной воды, хотя настоящей зимы там, особенно в долинах, люди и не знают. Слышать это было обидно.
— Может быть, ты желаешь посмотреть, как у нас умеют плавать?
— Ставлю часы, что не окунешься даже! — подлил Федя масла в огонь, постукивая зубами и судорожными движениями влезая в гимнастерку.
Ну, это уж слишком! Быстро сдергиваю с себя все, вплоть до подштанников, облюбовываю плоский гладкий камень метрах в пяти от берега и бреду к нему. Ледяная вода жжет ноги, но надо сохранять непринужденный вид: мы на пляже. Глубина около камня чуть повыше колен, и можно с него взять старт. Покосившись на плавающее неподалеку распухшее тело в немецкой шинели, ныряю. Меня словно сдавило железными обручами, дух занялся, но отступать никак нельзя. Остервенело работая руками и ногами, рвусь вперед. Это, несомненно, был [563] самый быстрый кроль в моей жизни. Уже очутившись метрах в тридцати от берега, слышу отчаянно-призывный вопль: «Убедил! Жми назад!» Описываю небольшую плавную дугу (знай наших!) и, рассекая волны и пеня воду пятками, стремительно, точно торпедный катер, несусь обратно.
На влажный плотный песочек выхожу с нарочитой неторопливостью и начинаю крепко растираться жестким скользким полотенцем, исподтишка наблюдая за приятелем. На его круглом смугловато-розовом лице ясно написано смущение. Он медленно снимает с левой руки браслет с трофейными золотыми часами — свою гордость — и, отведя взгляд, молча протягивает мне. Но победителей всегда отличало великодушие.
— Оставь их себе на память и впредь насчет пари будь по...
Тираду мою прервал сильный грохот за нашей спиной: взрывы раздавались один за другим, по-видимому на стадионе. Переглянувшись, мы помчались назад, застегиваясь на ходу и вздрагивая, но прежний путь показался нам слишком долгим. Решив сократить его, лезем прямо на обрывистый склон дюны, помогая друг другу. Из окопчика почти на самом гребне холма окликает нас Семенов с ППШ на груди.
— Туда бьют, — показывает заряжающий через плечо, — надо переждать здесь.
А сам с удивлением косится на наше обмундирование, извоженное в сыром песке. Артналет побушевал еще несколько минут, и стало тихо. Возвращаемся к своей землянке. С ее порога видно почти все футбольное поле. На зеленой траве чернеют свежие снарядные воронки; низко стелется, заполняя овальную чашу стадиона, сладковатый тротиловый дым. А морская батарея стоит целехонька. Самочувствие у меня после морских ванн прекрасное. Озноб после быстрой ходьбы пропал, и завтрак из приевшихся концентратов показался вкусней. 6 апреля
Начальник штаба полка еще раз лично проверил, все ли его указания по усилению обороны (углубление окопов, ходов сообщения, оборудование запасных огневых точек и пр. и пр.) выполнены, и остался доволен. Словом, засели мы в обороне, кажется, не на шутку. Плотно.
Погода стоит хорошая, весеннее солнце ярко светит, небо голубое, травка зеленеет — курорт... [564]
Вечером на футбольном поле у самого моря резвятся с мячом артиллеристы и самоходчики посреди зенитной батареи, стараясь не влететь на бегу в снарядную воронку.
Сегодня после земляных работ сражались с Мишей Топазом в шахматы. Помпотех мой проиграл. Он стоик: считает, что главное — не пасть духом при поражении, а радость победы сумеет пережить каждый.
Готовлюсь ко вступлению в партию. Оно затянулось с 4 января, когда меня приняли в кандидаты на партбюро полка, но потом началась усиленная подготовка к наступлению и само наступление.
По совету старших друзей первый написал Лидии Саловой. Послушался, хотя и чувствовал, что так не надо бы... А как? 9 апреля
Чуть не до рассвета работают наши летчики на куцекрылых «Бостонах», а мы созерцаем пышные огненные фейерверки, то и дело расцветающие над невидимым в ночи портом, затем до наших ушей доносятся глухие раскаты, подобные отдаленному грому.
Отчетливо представляю себе, что там сейчас творится, а перед глазами невольно встают немецкие бомбежки Смоленска в конце июня — начале июля 1941-го, и мстительная радость наполняет сердце.
Сжимая кулаки, стоит рядом со мной у распахнутой в ночь двери Вася Бараненко, поднялся с пола уснувший было Сергей Федотов и, накинув на широкие полноватые плечи шинель, втиснулся между нами, одобрительно окая при особенно мощных взрывах:
— Вот дают жизни орлы!
Это был так называемый «москитный» налет. Самолеты выходили на цель поодиночке, разными курсами и на разной высоте, и сколько их участвовало в бомбардировке — понять было невозможно.
Огонь немецкой зенитной артиллерии, очень интенсивный вначале, особенно с военных кораблей, не имел никакого эффекта. Во всяком случае, в продолжение этой длительной, вымотавшей из фашистов всю душу бомбежки мы так и не увидели в черно-синем небе ни одного взорвавшегося или загоревшегося бомбардировщика. [565]
Не выспавшись из-за ночного «концерта», приезжаю в бригаду на парткомиссию. От волнения спать совсем расхотелось. Наконец пригласили. Вот уж никогда бы не подумал, что так дотошно станут выспрашивать, кто такой Аракчеев. Интерес к истории и Пушкин помогли мне дать, по-видимому, исчерпывающий ответ. Принят был единогласно. На радостях вечером азартно сражаюсь на нашем стадионе в волейбол против морских артиллеристов.
Лишь только стемнело, наши самолеты снова «давали прикурить» фрицам на косе, и ночь мы опять провели в полусне, но это была, что ни говори, приятная бессонница. 10 апреля
Вечером наблюдали любопытное действо. На Хелю проследовали Ю-87 в сопровождении двух Ме-109. Зенитную батарею предупредили, чтобы она не обстреляла наших летунов на немецких машинах, которые должны были пройти к фашистам с целью разведки, а заодно и нанести неожиданный бомбовый удар по какому-то важному объекту на косе.
Действительно, точно в условленное время над стадионом с ревом пронесся на высоте около двухсот метров ненавистный «лаптежник», а сверху-сзади его прикрывала пара «Мессершмиттов», тонко звеня моторами. Самолеты, быстро уменьшаясь в размерах, устремились навстречу заходящему солнцу в даль бухты, набрали высоту, спокойно развернулись над хельским портом, сделали круг, как будто заходя на посадку (на косе у немцев аэродром), — никто по ним не стрелял. И вдруг все три машины, похожие издали на черные точки, круто нырнули вниз и пропали за горизонтом. А через некоторое время до нашего слуха донесся отдаленный взрыв, и в предвечернем, еще светлом небе над темною косою запоздало засверкали искорки разрывов зенитных снарядов, стали расплываться белые клочья дымков и потянулись вверх тонкие перекрещивающиеся ниточки пулеметных трасс.
Молча переживаем за наших орлов. Они возвратились! Назад самолеты прошли снова над самым стадионом, по строго отведенному им «коридору», и даже под тем же углом. Иначе возвращаться им было опасно: могли бы сбить соседние батареи. [566]
Очень ловко двинули фашисту его же оружием. Его оружием в двойном смысле: и техникой, и приемом: не сменив опознавательных знаков, под видом своего подойти к противнику как можно ближе, чтобы затем ударить без помех наверняка да побольней. Это излюбленный прием гитлеровцев, особенно в первый год войны, когда много нашей техники, увы, попадало в их руки. Хватит, господа фашисты, отыздевались. А долг-то, как известно, всегда платежом красен. И вообще, как аукнется, так и откликнется. 14 апреля
Обходя втроем наши оборонительно-«курортные» рубежи, увидели с крутого склона одной из дюн, прикрывающих наш правый фланг, долину, похожую формой на треугольник, основанием которого служит линия морского берега. Долина постепенно сужается, сжимаемая с обеих сторон лесистыми склонами холмов. Самая вершина этого естественного треугольника резко перечеркнута насыпью шоссе, соединяющего Гдыню с Цоппотом. Вся площадь прибрежной впадины, от спуска с шоссе до самой воды, загромождена всевозможной военной техникой, большей частью исправной, и изрыта щелями, окопами и окопчиками. Чего здесь только нет! Танки, самоходки различных типов, гусеничные тягачи; бронетранспортеры и автомашины — громадные дизельные грузовики, полные всякого имущества; фургоны разных назначений, в том числе штабные, с радиостанциями; изящные начальнические легковушки и неказистые малолитражки — «Фольксвагены»; тяжелые военные мотоциклы с колясками; полевые орудия разных систем и калибров; зенитки, которые все еще глядят разверстыми жерлами в чистую апрельскую просинь, сияющую между ослепительно-белыми облаками; походные кухни и сложенные в штабели или разбросанные в беспорядке ящики со снарядами и минами; минометы, стоящие на плитах или беспомощно лежащие на земле; целые россыпи патронов, втоптанных в землю, и цилиндрические металлические ребристые футляры противогазов; солдатские ранцы с крышкой из рыжей телячьей шкуры и офицерские чемоданы... Наверное, таких приятных для глаза пейзажей немало вдоль побережья от Гдыни до Данцига, где были прижаты нашим фронтом фашистские войска. Маршал Рокоссовский после взятия Цоппота (Сопота) [567] предложил окруженным сдаться подобру-поздорову во избежание лишнего кровопролития, но немецкое командование даже не соизволило ответить тогда на ультиматум...
