Неважно чувствовал себя и сам младший брат «Ермака»: текли холодильники, грелся упорный подшипник и дважды уже отказывала рулевая машинка. Но зато за это время и стояночная зона и канал к ней были подготовлены, а последний еще и обвехован.
Когда командиру ледокола разъяснили сколько и каких кораблей предстоит ждать в Золотой Рог, он поначалу даже вспал в ступор. Несложный расчет показывал, что дабы удержать от схватывания такую акваторию и подходы к ней, «Надежному» предстоит колоть лед несколько суток, практически без остановок. Но выдюжили, слава Богу. Ветер и течения помогли: колотый лед не успевал смерзаться, да еще пошедший на поправку командующий послал портовые пароходы «потолкаться» в бухте, по мере сил пособляя природным факторам и Чихачеву.
Рассвет первого дня весны Сергей Степанович вновь встретил на мостике своего «Надежного». За ночь канал со стороны Уссурийского залива местами прихватило, кое-где сбились в кучу поколотые накануне льдины. Поэтому закончив ночной угольный аврал, и не теряя ни минуты, Чихачев вновь вывел свой корабль в Босфор Восточный. С пяти утра, при свете прожектора, он с хрустом и грохотом утюжил акваторию канала на входе в пролив. Конечно, это был уже не тот лед, аршинный, что сковывал подходы к базе с Рождества до Сретения, но даже будучи в половину меньшей толщины, мороки он доставлял изрядной.
Было уже часов десять, когда марсовый с вороньего гнезда доложил о том, что дежурный миноносец, дав большой ход, побежал куда-то на зюйд — зюйд-вест. Щурясь от влетевшего в глаза солнечного зайчика, отразившегося от толстого стекла рубки, Чихачев по привычке протер линзы бинокля, после чего выйдя на крыло мостика, стал всматриваться в дымку на юго-западе. Туда сейчас, виляя между редкими льдинами, на всех парах уходил «Двести пятый».
Вскоре марсовый уже смог подсказать командиру, куда точно нужно смотреть… Нет, это была не просто более мутная мгла над морем. Там в серо-синей утренней дали на правой раковине «Надежного», все отчетливее начинала просматриваться растущая дымная полоса. Вскоре, вздымая тучи брызг и пены, по левому борту ледокола прошли мимо так же направляющиеся в залив миноносцы первого отделения — № 203 и № 204.
— Что там, Илья Александрович! — Чихачев окликнул в мегафон стоявшего на мостике своего кораблика командира отделения миноносцев Виноградского.
— Наши возвращаются, Сергей Степанович! Флот! Все идут. Встречать бежим!
— Так рано идут? Ведь завтра ввечеру только их ждали…
— Раньше не позже!
— А может и нам можно?
— Так Вам разве кто-то запретил? Канал и бочки в полном порядке, новые поставлены… Спасибо Вам! Буксиры уже выходят и «Громобой» за ними! Телеграфа у Вас нет, никто «Надежному» персонально не сигналил. Сами решайте!
— Спасибо!
Так… Сколько же у меня пластинок осталось? Штук двадцать есть. Хватит, вроде как… Пусть потом фитилят как хотят, но не снять ЭТОГО я не могу. Один раз в жизни такое бывает. Или реже. Эх, Господи, благослови! — метнулась в голове Чихачева, уже шестой год как увлекающегося фотографией, шальная мысль. И немедленно переросла в уверенность.
Через пару минут на ледоколе началась возбужденная суета. Боцман добыл давно ждавшие своего часа флаги расцвечивания, вскоре они были растянуты, как и положено от гюйсштока до флагштока через топы стенег. На мостике, справа от входа в ходовую рубку занял свое нештатное, но лучшее место, штатив фотоаппарата, а рядом коробка с пластинками. Готовых стекол оказалось аж целых двадцать шесть. По поводу ободранной льдом краски на бортах и явно видимых последствиях недавнего угольного аврала, командиру осталось лишь тяжко вздохнуть…
Завершив, таким образом, необходимую подготовку, маленький портовый ледокол, отчаянно задымив, прибавил ходу, круто развернулся, и решительно отправился встречать возвращающийся в базу победоносный флот. Отправился прямо в историю, потому как серия любительских фотоснимков Чихачева оказалась единственной, запечатлевшей самые яркие и пронзительные моменты этого дня «со стороны», поскольку Апостоли со своей фотокамерой находился на борту флагмана Руднева…
И, видит Бог, и трудяга-ледокол, и его экипаж имели на это полное моральное право…
* * *
— Влезть бы нам всем в Золотой Рог до темноты с этакой-то оравой…
— Всеволод Федорович, дорогой, ну кто нас теперь куда гонит? Сами посудите. Полно те, ей Богу, себя накручивать. Не Цугару, чай! Там — согласен, понервничать пришлось, когда стало ясно, что тральный караван вот-вот против волны выгребать не сможет. Но справились же. А здесь наша дорожка уже протралена, «Надежный», судя по телеграмме Гаупта, все прошкрябал, и не один раз…
— Прошкрябал. Не сомневаюсь. А коли ночью кто борт пропорет? Он же лед поколол только, а не в крошку истолок или растопил. Днем опасную ледышку с моста увидеть — плевое дело. А ночью?
— Не войдем все за день, кто-то из пароходства и на якоре утра подождет. Война кончилась. Топить нас никто пока больше не собирается. Не волнуйтесь понапрасну.
— В этом Вы правы, конечно, Петр Алексеевич… Что-то действительно нервы никак в порядок не соберу. Как будто пружина в часах раскрутилась и со шпенька соскочила…
Из-за Веницкого еще волнуюсь: все ли у него нормально в Вэй Хае пройдет, сможет ли «выковырять» наших. Мне подзатянувшееся молчание Форин оффиса не нравится. Затевают какую-то гадость бриты… Очередную! А у нас в их порту — три броненосца… Я поэтому и попросил Алексеева послать «Святителей» с «Пересветом». Все-таки любую аргументацию хорошо подкреплять главным калибром! Или я сгущаю? От войны никак не отойду?
— Честно говоря, я пока тоже оглушен немножко. Так вот взять и шагнуть из войны в мир… Утром сегодня опять вскочил как ошпаренный — приснилось, что Николая Александровича с Фитингофом на их «столе-крейсере» Камимура изловил.
— Доброе утро, господа… Всю жизнь мне поминать теперь будете, Петр Алексеевич, ту нашу прогулку к Гуаму? — вдруг подал откуда-то сзади голос Беклемишев.
— А, «Гроза береговой обороны, портов и судоходства» Страны восходящего солнца пожаловали! Милости просим! Присоединяйтесь-ка к нам. И с весной Вас, однако…
Мы тут с Всеволодом Федоровичем поднялись к корабельному начальству. Поглядеть далеко ли до дому осталось. И по пустякам не обижайтесь, я ведь тогда из-за Вашей задержки пол пузырька валерьяновой настойки истребил…
— Допустим, но я не за себя вовсе. Вы, Петр Алексеевич, опять «Наварина» «столом перевернутым» прилюдно обозвали. Некрасиво это, знаете ли. Да-с. Я все слышал. А ведь просил же… И Вы обещали!
— «Перевернутым»! Да боже меня упаси! Напраслину возводите. У меня пол мостика свидетелей здесь. Ну, не обзывал я «перевернутым» Ваше любимое блю… — Безобразов осекся, прикрыв рот рукой. Последний слог «до» остался не произнесенным…
Вокруг раздались сдавленные смешки, хихиканье, а не сумевший как всегда сдержаться Руднев закатил глаза и с трагической миной процедил:
— Дуплет-с, господа!
А затем, разряжая неловкую паузу, вынес вердикт:
— Во-первых, пока я еще командую нашим флотом — никаких дуэлей. Тем более среди адмиралов. Во-вторых, Петр Алексеевич, Вам все-таки придется сейчас прилюдно каяться. Мне-то ведь Вы тоже обещали. Помните: когда мы у Горы стояли? Вы же знаете — у Николая Александровича это любимый пароход. А он у нас однолюб. Понимать надо такие вещи.
— Ладно, все, господа. Виноват. Признаю. Раскаиваюсь… Вы удовлетворены, Николай Александрович? Торжественно обещаю Ваш любимый «Наварин» больше не обижать.
И хватит смеяться, молодежь!
— Спасибо, Петр Алексеевич, — Беклемишев, улыбаясь, подошел к Рудневу, Безобразову, а так же к стоящим вместе с ними командиру «Потемкина» Васильеву и старшему офицеру Семенову, — Будем считать инцидент исчерпанным. В самом деле, зачем обижать моего «старика». По Уставу ведь не положено, чтоб у корабля сразу три прозвища было…
— Три? А какое же третье? Что-то мы тут и не слышали на «Светлейшем». Сами-то ваши каюткомпанейские как «Наварина» своего кличут?
— Ну Вас! Опять смеяться будете. Не скажу.
— Э, нет! Все. Вылетело — не вернешь. Признавайтесь уж, будьте добры, любезный наш Николай Александрович!
— Как, как… «Слоник»! Вот как…
— Господи! А слоном-то за что его, бедного…
— А это к Всеволоду Федоровичу вопрос. Кто тогда на военном совете сказал, что мы на заднем дворе у Микадо резвимся аки слоны в посудной лавке?
Очередные смешки собравшихся были прерваны докладом спустившегося с фор-марса мичмана Кускова:
— Господа! Прямо по курсу дым!
— Видно уже кто к нам на встречу бежит?
— Никак нет. Пока только дым.
— Продолжайте наблюдение, спасибо…
