Я озадаченно кивнул.
– Несколько лет назад она спросила у меня: как же ты так можешь? Ну, вы понимаете… Я ей говорю: господи, Констанция, ты на себя посмотри. Сколько ты уже жизней прожила своих, кошачьих? Тысячу, не меньше? Давай ты не будешь спрашивать у меня, по каким норам я ходок и под чьими кроватями ночую…
– Но…
– И никаких «но». Мать-земля и так все знает… У нее отличное образование. Для начала освоила старика Фрейда, потом добавила по вкусу Юнга и Дарвина. А знаете замечательную историю про то, как она по очереди уложила в постель всех шестерых руководителей студии? При всех поспорила с Гарри Коном в «Браун-дерби». Пообещала, что отымеет по самые помидоры – как самого Джека Уорнера, так и всех его братьев[367]. «Всех за год?!» – не поверил Кон. «К черту за год – неделю не хочешь, с одним выходным?» – «Ставлю сотню, что у тебя ничего не получится!» – «Ставь тысячу – и по рукам». Гарри Кон тогда вытаращился на нее: «А что ты поставишь против?» А Раттиган говорит: «Себя». А Кон ей: «Ну-ка, пройдись!» Она прошлась. А потом швырнула ему на колени свои трусики – «Держи!» – И была такова…
Дж. У. Брэдфорд немного перевел дух и продолжал:
– Ну, про меня вам рассказывать не надо… Был и Джуди Гарленд[368]. И Джоан Кроуфорд, и Бетт Дэвис[369]… И Таллуллой Бэнкхед в «Спасательной шлюпке»[370]… Да-да, я такой – мистер днем сплю, по ночам гуляю, в постели – ураган… Что – помочь вам найти Раттиган? Могу составить список ее «отставников». Кое-что и мне от нее перепадало. Вы хотели что-то сказать?
– А ваше настоящее «я» вообще существует?
– Чур меня, чур… Надеюсь, что нет. Это же не приведи господь – оказаться в одной постели с собственным «я»! Раттиган, Раттиган… А вы искали у нее в доме на пляже? Когда-то у нее там жил Арти Шоу[371], это уже после Карузо[372]. С Карузо она была лет в тринадцать. Бедняга лез от нее на стенку театра «Ла Скала». А у баритонального баса Лоренса Тиббетта[373] открылось сопрано, когда она его турнула под зад коленом. А в тридцать шестом, когда она делала Тальбергу[374] искусственное дыхание «рот в рот», у ее дома дежурила команда врачей-спасателей, готовых стартовать прямо на Форест-Лаун… С вами все в порядке?
– Честно говоря, вы меня ошарашили.
– Выпейте еще джина. Так говорит Таллулла.
– Вы поможете нам найти Констанцию?
– Если не я, то кто же? Когда-то лет сто пятьдесят назад я одолжил ей весь свой гардероб… Подарил всю свою ненужную косметику, научил, как пользоваться духами, рисовать удивленные брови, как приподнять уши, укоротить верхнюю губу, сделать шире улыбку, как уменьшить или увеличить грудь, как выглядеть выше или ниже ростом… Я был ей вместо зеркала. Она садилась напротив и просто смотрела на мою мимику – как я изображаю восторг, отчаяние, настороженность, угрызения совести… Училась всему подряд – петь в золотой клетке, запрыгивать в пижаму, инсценировать разрыв сердца… Могла превратиться в гарцующего циркового пони или в целый выводок балерин. Что и говорить, я выпустил ее в жизнь совсем другим человеком… Правда, это было тысяч десять водевилей назад – до нашей эры. Эры водевилей, шоу, фильмов, из которых Раттиган выживала других актрис – успевая при этом уводить у них мужей… Ну, все, пупсик. – Дж. У. Брэдфорд принялся со скрипом чирикать в блокноте. – Вот вам скромный реестр тех, кто был влюблен в Констанцию. Здесь девять продюсеров, десять режиссеров, сорок пять свободных актеров – и рождественский гусь в придачу.
– Неужели она вот так всю жизнь и скакала?
– Видели когда-нибудь морских котиков напротив ее дома? Мне кажется, у нее с ними много общего. Скользкие как масло, проворные как ртуть – что еще нужно для скоростного запрыгивания в койку? Если бы в Лос-Анджелесе проводился такой чемпионат, первое место ей было бы обеспечено еще до старта. На трех киностудиях пролезла в совет директоров – была и Вампирой[375], и мадам Дефарж[376], и Долли Мэдисон. Уметь надо!
– Спасибо… – Я бегло просмотрел список, которого бы хватило на две Бастилии.
– А теперь, если вы позволите, Мата Хари снимает маску!
Вжик – и он взмахнул полой кимоно.
Вжик! Я схватил Генри за руку, и мы скатились по лестнице прямо на улицу.
– Эй! – раздался крик нам вслед. – Куда же вы!
Я обернулся и посмотрел наверх. В окне, свесившись через подоконник, стояла Джин Харлоу, она же – Марлен Дитрих, она же – Клодетт Кольбер – и расточала такие улыбки, как будто где-то рядом в кустах спрятался фон Штрогейм, снимающий ее крупным планом.
– Могу посоветовать вам еще одного придурка вроде меня – и даже похлеще. Квикли!
– Альберто Квикли? Он еще жив?
– Еще как. Ходит раз в неделю в ночной клуб – потом неделю отлеживается в больнице. Только врачи чуть подлатают – и опять в прощальную гастроль. Старый кретин, дубина столетняя, прости господи… Рассказывал, как он познакомился с Констанцией – врет небось. Якобы ехал по трассе 66, когда ему было то ли сорок лет, то ли пятьдесят. Подобрал на обочине пацанку с маленькими титьками. И сделал из нее звезду. Сам-то он уже начал тогда выходить в тираж… Устроил у себя в гостиной интимный театр. Приглашал народ по пятницам смотреть на Цезаря, заколотого кинжалом, Антония, насаженного на меч, и Клеопатру, укушенную змеей… – Из окна спланировал листок бумаги. – Держите еще!
– А это что?
– Конни, Хелен, Аннетт, Роберта… Группа по самоусовершенствованию. На прошлой неделе были занятия, но Констанция на них не явилась. Должна была приехать – и не приехала.
– Ничего не понимаю, – крикнул я, – какие занятия?
– У меня. Опять учу ее. Где темное – где светлое, где шепотом – а где во весь голос, где мягко, а где – на разрыв… Готовлю к новой роли. Хочет, видите ли, стать другим человеком. Собой – прежней. Но я, честно говоря, не знаю, как у нее это получится. Актеры ведь такой народец – они же не могут вообще не играть. Уильяму Филдсу приходилось специально тренироваться, чтобы сыграть в водевиле роль самого себя – Уильяма Филдса… Вы даже не представляете, какие это оковы. Вот и Констанция. Она именно с этим ко мне пришла: «Помоги мне заново найти себя». А я ей прямо сказал: «Извини, дорогая, но я понятия не имею, чем бы я мог тебе помочь. Если действительно хочешь обрасти новой кожей – ступай к священнику…»
Священник! При этом слове в голове у меня прогремел вечевой колокол.
– Ну, ладно, хватит… – капризно сказала Джин Харлоу. – А то мы с вами забрели уже в какие-то дебри… Чао-какао! – Брэдфорд скрылся в окне.
– Квикли… – как в бреду, пробормотал я. – Надо звонить Крамли…
– Ты с кем говоришь? – спросил Генри. – Я только уловил, что речь идет про какие-то фигли-мигли.
– Да нет, про Альберто Квикли. Он же – кролик, вылезающий из шляпы, он же – призрак отца Гамлета.
– Ага… – сказал Генри.
Глава 35
Мы высадили Генри на Сентрал-авеню, где жили какие-то его родственники с приятным говором. После чего Крамли сразу отвез меня к дому Альберто Квикли, про которого мы знали, что ему девяносто девять и что он был первым «учителем» Раттиган.
– Я был первым, кто дактилоскопировал Констанцию по системе Бертильона[377], – сказал он, – от макушки до кончиков пальцев…
После этого Квикли немедленно перешел к себе любимому.
Прославился он в водевилях, где обычно выступал под именем «мистер Метафора» и играл сразу по несколько ролей… В «Оливере Твисте» он так изображал в одиночку всю шайку Фейджина, что зрители в зале молили о пощаде… В «Лавке древностей» – играл вообще все роли до одной… Вне всякого сомнения, он был самым зловещим из всех призраков Марли и бледнее, чем сам По… Критики в один голос кричали, что Темза выходит из берегов от слез, которые проливаются, когда под звуки реквиема Квикли в образе Тоски[378] бросается с башни в вечность…
О себе мистер Метафорический Квикли говорил долго и убедительно, не скупился на метафоры и, кажется, получал истинное удовольствие от своего рассказа. Но когда в качестве угощения он предложил мне Лючию, которая должна была сойти с ума[379] – прямо здесь, в маленькой гостиной, переоборудованной в мини-театр, – я подумал, что это уже слишком. И категорически отказался – как от любезно предложенных мне бумажных платочков Kleenex, так и от самой Лючии.
– Стоп! Баста! – выкрикнул я, скрестив руки перед грудью. – Давайте вернемся к Констанции.
– Ну, с ней лично я знаком мало, – сказал он. – Зато хорошо помню ее в качестве Кэти Келли… Двадцать шестой год, первое творение Пигмалиона!
– Пигмалиона? – прошептал я, мгновенно сложив в уме фрагменты головоломки.
– А Молли Каллахан, двадцать седьмой год, помните?
– Смутно.
