автографы. Говорят — «рисунки Василия Жуковского[87]». Смотрит — вроде похоже. Но все равно, конечно, сомневается. Говорит продавцу: «А пойдем тут быстренько экспертизу проведем? Тут как раз Музей Жуковского[88] рядом, давай заглянем, им покажем, что скажут?» Продавец без малейших колебаний соглашается, и вдвоем с покупателем оба идут в Музей Жуковского в одном из арбатских переулков.
Там им выдают сотрудника, тот смотрит на рисунки и выносит вердикт: «Конечно, очень похоже. Но точно не Жуковский, не подлинный автограф. Потому что это идентичная копия тех рисунков, которые у нас в музее висят. Были бы хоть вариации какие — можно было бы посомневаться. А это просто — точная копия!»
Тут, рассказывал приятель, в душе у него зашевелился червячок сомнения. И он сотрудника музея просит показать эти самые музейные оригиналы, исходные образцы из фондов. «Зачем же из фондов? — отвечает сотрудник. — Они у нас в экспозиции висят, вон на той стене».
Теперь уже втроем — продавец, покупатель и эксперт — гуськом следуют к указанной стене по узким коридорам-лестницам старинного особнячка. «Вот тут они у нас висят!» — говорит сотрудник музея и указывает рукой на стену. Стена оказывается пустой. Рисунки исчезли.
В общем, говорят, того нового музейного охранника, который на днях эту витрину опустошил, вычислили достаточно быстро. По описанию нашего продавца, очень расстроенного такой подставой. Хотелось бы сказать, что они этого охранника вот прям там на лестнице нос к носу встретили, но врать не буду.
* * *
Прихожу как-то к приятелю, который собирает и торгует. Он стоит, смотрит на новое свое приобретение. Женский портрет, вроде кисти Надежды Удальцовой[89], точно не помню. Изображена неизвестная, причем такой характерной восточно-еврейской внешности, с носом. Говорю ему:
— Ба! Да вылитая Майя Плисецкая[90], жаль, не она!
— Почему не она? А вдруг?
— По датам не подходит, маловата она еще в тот период была, не выросла.
— Да, действительно. А жаль, хвастался бы…
— Ну ты хвастайся, что это ее мама, как ее? Актриса Рахиль Менделевна Мессерер, вот.
— О! Ты круто придумал, действительно. Так и окрестим нашу «незнакомку» для домашнего пользования.
Ну, оба поржали тогда и разошлись.
Спустя десяток лет на одном антикварном салоне мне пытались продать эту картину как натуральный портрет Рахили Мессерер, матери Плисецкой. В доказательство чего даже показывали надпись на обороте с указанием имени модели. Был польщен своею ролью феи-крестной.
* * *
Однажды некий человек нарисовал 300 рисунков Тышлера. Неплохих, даже экспертизу о подлинности на них получить смог. Чистая графика, без подкраски цветом.
И вот, один мой приятель умудрился целых сто листов из этого разводилова приобрести. Быстро, конечно, разобрался, что фуфло, жалел потраченных денег.
Захожу к нему как-то, а он сидит, радостный:
— Сплавил! Сплавил это фуфло! И даже заработал на этом! Ура, отмылся!
Потом оказалось, что десяток листов из этого набора, самых симпатичных и качественных, он себе все-таки оставил, для коллекции. «Зачем?? — спрашиваю. — Зачем тебе этот фейк??» Молчит. Сам не знает. Но, как Кощей, приберег для себя.
* * *
Сижу как-то в Третьяковке в служебных помещениях — по своим делам. Смотрю, как люди работают, человека жду. Мимо меня проходят несколько весьма корпулентных дам, в погонах, со стальным взглядом. И ведут тощего дрожащего человечка, очень бледного. Несут папку с графикой. Оказывается, то ли приставы, то ли таможенники, а он, этот цуцик, задержан. А в его папке — сотня шедевров графики от гениев русского авангарда.
Полчаса спустя вижу, как они шествуют обратно: дамы печальны и молчаливы. Цуцик же улыбается облегченно. Папку с рисунками он выкидывать не стал: мало ли кому потом пригодится продать, и вообще, вдруг эксперты Третьяковки ошиблись?
* * *
Когда я был молодой и красивый, но уже собрал неплохую коллекцию, то жил в самом центре. А на соседней улице жил крупный частный коллекционер, известный подонок.
И вот он умер. А после него осталась достаточно юная вдова, в квартире, набитой искусством. Тут один друг говорит мне: «А женись на ней! Объедините, так сказать, коллекции!»
Но я объяснил ему, что это дурацкая идея. От таких людей, как тот подонок, даже умерший, пользы выйти не может никакой, в собирательстве особенно.
Хотя вот сейчас думаю, что стоило бы рискнуть.
При мне это было, давно: пришел покупатель на Антикварный салон. На одном из стендов торговал картинами один темпераментный армянин, глаза — огромныеее, грустныееее, честныеее… Вот у него этот покупатель приобретает картину Пиросмани, «Лисичку». Я про себя думаю: «Ха-ха, „пиросмани“ он на салоне нашел подлинного, как же. Его и в музеях с трудом найдешь». На следующий день этот же покупатель опять приходит на Салон. Подходит к тому же стенду, с армянином. А там на стене, ровно на том месте, которое вчера опустело, когда для него «Лисичку» сняли и завернули, висит точно такая же и тоже «руки Пиросмани».
Покупатель начинает нервничать, орать. Армянин ему: «Вы что, не видите, тут хвост другой! В другую сторону заворачивается! Пиросмани их целую серию написал!!!».
Тут я понял, что сейчас стрелять начнут, и ретировался.
Поддельный Рерих с прилагающимися экспертными заключениями.
Выставка подделок из частной коллекции «Шедевры подделки или Н/Х», 2012, Дом иконы на Спиридоновке. Фото автора
«Пейзаж с ручьем» кисти «Айвазовского», 1863, репродукция из аукционного каталога 2004 года
IV. Кукушонок на аукционе
Однажды в Голландии родился Куккук. Крестили его «Маринус Адрианус».
Папа у него был Куккук — Иоганн Герман, художник. Брат у него был Куккук — Баренд Корнелис, художник.
И другой брат был Куккук, Иоганн. Тоже художник. И третий — Герман.
И сын у него, Куккук, Питер Хендрик, тоже стал художником.
И племянницы Адель и Мария Луиза (тоже Куккуки). И внучатый племянник, Маринус Адрианус Младший, тоже стал. Художником то есть.
Быть может, наш Маринус Адрианус хотел вырасти и стать космонавтом. Или футболистом. Но в таком токсичном окружении (всего набралось 16 человек художников Куккуков) выбора особого, понятное дело, не было.
Тем более что родился он в 1807 году.
Рисовать Маринус Адрианус предпочитал пейзажи. После того, как стал художником, конечно.
Пейзажи он писал зеленой краской — так выходило красивее. И коричневой, как же без этого. И небо чтоб было голубое. Еще
