Тирион сделал еще глоток.
– Сегодня какой-то праздник?
– Третий день их выборов. Третий из десяти дней безумия. Парады с факелами, речи, ряженые, менестрели, танцоры, бретёры, дерущиеся до смерти во славу своего кандидата, слоны с написанными на боках именами потенциальных триархов. Жонглеры, которых ты видел, наняты Метисо.
– Напомни мне, что бы я проголосовал за кого-то другого. – Тирион облизал жир с пальцев. Толпа внизу швыряла жонглерам монетки. – А другие потенциальные триархи тоже устраивают подобные представления?
– Они делают всё, что, по их мнению, обеспечит им голоса, – ответил Мормонт. – Еда, выпивка, зрелища… Элиос послал на улицы сотню хорошеньких рабынь, чтобы те ублажали его избирателей.
– Тогда я точно за него, – решил Тирион. – Приведи мне рабыню.
– Они для свободнорожденных волантийцев, у которых достаточно имущества, чтобы голосовать. А в западной части города избирателей очень мало.
– И это продолжается десять дней? – засмеялся карлик. – Мне бы такое понравилось. И всё же три короля, или даже два – многовато. Я пытаюсь представить себе, как бы мы с сестрицей и моим храбрым братцем вместе правили Семью Королевствами. И года бы не прошло, как один из нас прикончил бы двух других. Странно, что триархи не делают то же самое.
– Некоторые пробовали. Возможно, волантийцы умные, а мы, вестеросцы, дураки. Волантис переживал трудные времена, но никогда не страдал от триархов-мальчишек. Когда избирали безумца, коллеги сдерживали его до окончания срока. Подумай о людях, которые остались бы живы, если бы у Эйериса Безумного было два соправителя.
«Вместо этого у него был мой отец», – подумал Тирион.
– Кое-кто в Вольных Городах считает нас, живущих по ту сторону узкого моря, – дикарями, – продолжал рыцарь. – А те, кто так не думает, – детьми, взывающими к сильной руке отца.
– Или матери.
«Серсее это понравится. Особенно когда он предстанет перед ней с моей головой».
– Похоже, вы хорошо знаете этот город.
– Я провел здесь около года. – Рыцарь поболтал в кружке остатки эля. – Когда Старк отправил меня в изгнание, я вместе со своей второй женой отправился в Лисс. Браавос подошел бы мне больше, но Линесса хотела жить там, где теплее. И вместо того, чтобы служить у браавосцев, я сражался с ними на Ройне. Но на каждый заработанный мною серебряник, жёнушка успевала тратить десять. К тому времени, как я вернулся в Лисс, она уже обзавелась любовником, радостно заявившим мне, что если я не оставлю жену и не покину город, то меня продадут в рабство за долги. Так я попал в Волантис… в двух шагах от рабства, имея при себе лишь меч да одежду, что была на мне.
– И теперь вы хотите вернуться домой.
Рыцарь осушил кружку до дна.
– Завтра я найду нам корабль. Кровать моя. Весь пол в твоём распоряжении, вернее, та часть, на которую хватит цепи. Поспи, если сможешь. А если нет, считай свои преступления. Это должно занять тебя до утра.
«На твоей совести тоже имеются преступления, Джорах Мормонт»,– подумал карлик, но мудро решил, что лучше оставить эту мысль при себе.
Сир Джорах повесил меч на стойку кровати, скинул сапоги и стащил с себя кольчугу. Затем снял шерстяную и кожаную одежду и пропитанную потом рубаху, оголив покрытый шрамами мускулистый торс, заросший тёмными волосами.
«Если бы мне удалось его освежевать, то я мог бы продать его шкуру на шубу», – размышлял Тирион, пока Мормонт устраивался на продавленной вонючей перине.
Вскоре рыцарь захрапел, оставив пленника наедине с его цепями. Сквозь широко открытые окна лился лунный свет. С площади доносились звуки: обрывки пьяной песни, вопли кота, далёкий звон стали о сталь.
«Кто-то скоро умрет», – подумалось Тириону.
Ободранные запястья саднило, а цепи не позволяли нормально сесть, не говоря уже о том, чтобы вытянутся во весь рост. Карлик кое-как пристроился, боком прислонившись к стене, но вскоре руки стали неметь. Он начал двигать ими, чтобы вернуть чувствительность, однако вместе с ней вернулась и боль. Стиснув зубы, чтобы подавить крик, Тирион задумался о той боли, что испытал его отец, когда арбалетный болт пробил ему пах, и о том, что чувствовала Шая, когда он затягивал цепь вокруг её лживой глотки, и как мучилась Тиша, когда её насиловали. Его страдания были ничем по сравнению с тем, что пришлось испытать им, но от этой мысли легче ему не стало.
«Пусть это кончится».
Сир Джорах перевернулся на бок, и теперь Тирион видел лишь его широкую, волосатую, мускулистую спину.
«Даже избавься я от цепей, мне бы всё равно пришлось перелезать через него, чтобы достать меч. Вот если вынуть кинжал…»
Или найти ключ, открыть дверь, сползти вниз по лестнице, а там, через общий зал…
«И что потом? Друзей у меня нет, денег тоже, я даже не говорю на местном языке».
Наконец усталость победила боль, и Тирион забылся беспокойным сном. Но каждый раз, когда очередная судорога пронзала его тело, карлик вскрикивал во сне, звеня цепями. Проснувшись, он обнаружил, что уже наступило утро – яркое и золотое, как лев Ланнистеров. Всё тело нещадно ломило, отдаваясь болью в каждом мускуле. Снизу доносились крики рыботорговцев, а по булыжной мостовой грохотали колеса с железными ободьями.
Над ним возвышался Джорах Мормонт.
– Если я отцеплю тебя от кольца, будешь делать всё, что я скажу?
– И танцевать тоже? Боюсь, сплясать у меня не получится. Ног совсем не чувствую. Может они отвалились? А в остальном я весь ваш. Честное ланнистерское.
– У Ланнистеров нет чести, – но всё же сир Джорах отцепил кандалы от стены. Сделав всего пару шагов на дрожавших ногах, Тирион упал. Кровь в затекших руках снова начала циркулировать, вызвав при этом такую боль, что из глаз карлика брызнули слезы. Закусив губу, он произнес:
– Куда бы мы ни пошли, вам придется меня туда катить.
Но вместо этого рыцарь подхватил его за цепи, сковывающие запястья, и понес.
Общий зал Купеческого дома представлял собой тёмный лабиринт ниш и гротов, выстроенных вокруг центрального двора. Его стены были увиты цветущей виноградной лозой, отбрасывающей замысловатую узорчатую тень на плиточный пол, между камнями которого пророс зелёный и фиолетовый мох. Из света в тень и обратно сновали рабыни, разнося кружки с элем, вином и каким-то зелёным пахнущим мятой напитком со льдом. В этот ранний утренний час в зале был занят лишь каждый двадцатый столик.
И за одним из них восседал карлик – с гладко выбритыми розовыми щеками, копной каштановых волос, густыми бровями и сплющенным носом. Расположившись на высоком табурете и сжимая в руке деревянную ложку, он пялился своими покрасневшими глазками в миску с кашей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
