— Вся столица увѣрена, что вы влюблены въ графиню! замѣтилъ Жоржъ.
— Что жъ! это правда! отозвался государь добродушно.
Жоржъ нѣсколько опять сконфузился и прибавилъ:
— Она красавица… Но въ Петербургѣ говорятъ злые языки, что вы хотите постричь государыню и… и жениться на графинѣ Скабронской, сдѣлать ее императрицей.
— И это правда… Можетъ быть.
Жоржъ опѣшилъ и замолчалъ.
— Скажите, дядюшка, что дѣдъ мой, Великій Петръ, былъ дуракъ по вашему? Нѣтъ! Хорошо! A онъ развѣ не развелся съ своей женой, развѣ не женился второй разъ… A на комъ? Кто была Марта? — солдатская жена. A потомъ кто была она? Императрица Екатерина всероссійская. A чѣмъ Маргарита хуже Марты? Сравненія нѣтъ!.. Марта была необразованная женщина, но любившая моего дѣда. A Маргарита блестящая женщина! И умна, и красавица, и обожаетъ меня. Что скажете?
Принцъ Жоржъ ничего не сказалъ, а только повторялъ про себя:
— Ungeheuer! Ungeheuer!..
Дѣйствительно, вліяніе графини надъ государемъ уже зашло далеко… И многое казалось уже возможнымъ…
Вліяніе это всѣ увидѣли на первыхъ же порахъ, и поводомъ послужилъ поединокъ Шепелева.
Принцъ Жоржъ прискакалъ въ Ораніенбаумъ, передалъ государю вѣсть о поединкѣ, о смерти своего любимца, — человѣка, который еще на дняхъ вѣрой и правдой служилъ лично государю. Жоржъ передалъ подробности поединка со словъ Будберга и въ добавокъ еще присочинилъ. Шепелевъ и Квасовъ вышли какими-то голыми разбойниками, которые заманили двухъ нѣмцевъ въ пустырь за городъ и чуть не умертвили обоихъ.
Государь былъ пораженъ смертью Фленсбурга, котораго видѣлъ за два дня передъ тѣмъ, но онъ вспомнилъ и тѣ успѣхи, которые сдѣлалъ въ фехтованіи старый лейбъ-компанецъ, и понялъ теперь, что такой противникъ, конечно, долженъ былъ оказаться опаснымъ для всякаго. Государь будто чуялъ, что въ разсказѣ принца не все ясно, тѣмъ не менѣе онъ отдалъ приказъ немедленно судить Квасова и Шепелева военнымъ судомъ и тотчасъ же разжаловать обоихъ въ простые рядовые.
Одна изъ первыхъ узнала объ этомъ, пріѣхавшая изъ города, Маргарита. Государь тотчасъ же передалъ ей o своемъ намѣреніи примѣрно наказать виновныхъ и отплатить за смерть ея друга Фленсбурга. Петръ Ѳедоровичъ думалъ вдобавокъ, что онъ этимъ сдѣлаетъ большое удовольствіе графинѣ. Онъ не зналъ того, что знала вся столица, онъ не зналъ, кто юноша для этой прихотливой кокетки.
Маргарита, одна знавшая какъ было все дѣло, какъ она съ шлезвигцемъ послали на вѣрную смерть бѣднаго юношу, пришла въ ужасъ.
Жоржъ поскакалъ въ Петербургъ исполнить приказъ государя, а Маргарита осталась съ нимъ. По ея просьбѣ черезъ часъ поскакалъ гонецъ въ Петербургъ съ приказаніемъ доставить въ Ораніенбаумъ тотчасъ же и Квасова и Будберга.
На другой же день Будбергъ и наканунѣ подъ конвоемъ привезенный Квасовъ явились къ государю, и Петръ Ѳедоровичъ самъ разспросилъ подробно и того, и другого, по очереди, обо всѣхъ подробностяхъ поединка. Будбергъ путался болѣе чѣмъ когда либо, вралъ, самъ себя опровергалъ, не желая сознаться въ своей жалкой роли товарища и секунданта.
Квасовъ послѣ него разсказалъ государю все въ мельчайшихъ подробностяхъ, и каждое слово лейбъ-компанца дышало негодованіемъ и искренностью. Болѣе всего поразило государя, что Фленсбургъ бросился уже на упавшаго и безоружнаго Шепелева, намѣреваясь просто зарѣзать, такъ какъ первая рана, полученная при законныхъ условіяхъ, была совершенно легкая.
— Такъ онъ его зарѣзать хотѣлъ, какъ рѣжутъ изъ-за угла! воскликнулъ государь. — Когда дрались законно, не съумѣлъ убить, а тутъ лежачаго дорѣзать захотѣлось! Не зналъ я, что онъ такой негодяй! A еще нѣмецъ! Это бы тебѣ подъ стать…
— За что же, ваше величество, вспыхнулъ Квасовъ:- чѣмъ же мы, россіяне, заслужили такого объ насъ разсужденія! У насъ и пословица есть на нашемъ россійскомъ нарѣчіи: лежачаго не бьютъ!
— A развѣ есть такая пословица? удивился государь.
И Квасовъ не съ разу убѣдилъ государя, что такая пословица давнымъ давно существуетъ.
Государь, конечно, понялъ все дѣло, какъ слѣдуетъ, разсудилъ его совершенно справедливо. Онъ взялъ во вниманіе, что Фленсбургъ первый нанесъ оскорбленіе безо всякаго повода и вызвалъ на поединокъ юношу, едва умѣвшаго держать шпагу въ рукѣ, съ тѣмъ, чтобы навѣрняка убить его. И это непремѣнно случилось бы, если бы не Квасовъ, недавно, будто по волѣ Божіей, выучившійся мастерски владѣть оружіемъ.
Квасовъ былъ тотчасъ же освобожденъ самимъ государемъ. A послѣ этого, при встрѣчѣ съ Маргаритой, Петръ Ѳедоровичъ поблагодарилъ ее при всѣхъ за совѣтъ вызвать участниковъ поединка и допросить ихъ лично. И при человѣкахъ двадцати придворныхъ государь произнесъ нѣсколько горячо:
— Я не привыкъ къ умнымъ совѣтамъ! Мнѣ все глупости совѣтуютъ. Спроси я по поводу этого поединка хоть бы вотъ «Романовну», или Гудовича, или хоть дядю. Непремѣнно бы заставили сдѣлать чертъ знаетъ что?! Какъ они только сунутся разсуждать, такъ у нихъ сейчасъ Шемякинъ судъ. Благодарю васъ, графиня! Я отнынѣ буду пользоваться только вашими совѣтами, когда будетъ къ тому случай. A за нынѣшнее позвольте мнѣ при всѣхъ разцѣловать ваши ручки.
XXVIII
Наступили, наконецъ, и послѣдніе дни іюня мѣсяца.
Весь этотъ мѣсяцъ государь прожилъ въ Ораніенбаумѣ почти безвыѣздно. Государыня сначала оставалась въ Петербургѣ одна въ большомъ новомъ дворцѣ и здѣсь на свободѣ принимала всѣхъ петербургскихъ сановниковъ, все чаще являвшихся къ ней, все дольше засиживавшихся у нея по вечерамъ. Но затѣмъ вскорѣ ей приказано было переѣхать въ Петергофъ.
Еще съ первыхъ чиселъ іюня, когда по городу распространилась громовая вѣсть о новой предпринимаемой войнѣ съ Даніей за Шлезвигъ, никому ни на что не нужный, вся столица заволновалась: и дворъ, и дворянство, и простой народъ. Мало того, что правительство примирилось съ исконнымъ врагомъ, съ Фридрихомъ, и стало помогать ему въ его войнѣ съ прежними своими союзниками! Мало того, что отданы Фридриху, даромъ, годами завоеванныя земли! Теперь начиналась война съ государствомъ, съ которымъ отношенія были отличныя, изъ-за маленькаго клочка земли, котораго, конечно, Данія не можетъ отдать безъ упорной и кровавой борьбы. Недавно подарили Фридриху чуть не цѣлое королевство, а теперь хотятъ завоевать маленькое герцогство!
Но болѣе всѣхъ заволновалась гвардія. Дармоѣды солдаты, привыкшіе по ротнымъ дворамъ къ жизни между курами, дѣтьми и бабами, валяться на печи отъ зари до зари, негодовавшіе еще недавно на простые парады и смотры, были совершенно поражены мыслью о войнѣ.
Сначала прошла вѣсть, и ей никто не вѣрилъ, а затѣмъ вѣсть была подтверждена указомъ государя, что первая выступитъ на войну и первая понюхаетъ пороху, конечно, гвардія. Люди пользовавшіеся каждымъ удобнымъ случаемъ, чтобы въ превратномъ видѣ представить всѣ распоряженія правительства, тотчасъ же распустили слухъ, которому всякій солдатъ радъ былъ вѣрить. Слухъ этотъ былъ, что государь, хотѣвшій прежде раскассировать гвардію, подѣлавъ изъ нея полевыя команды, теперь хочетъ отдѣлаться отъ нея болѣе жестокимъ способомъ, — всю положить на поляхъ иноземныхъ подъ пушками датчанъ. Ему не Шлезвигъ нуженъ! Зачѣмъ ему маленькое герцогство? Ему нужно средство, законное и хитрое, истребить гвардію. Кто и не вѣрилъ этой нелѣпости, повторялъ, клялся, что будто бы государь прямо и искренно говорилъ объ этомъ многимъ, и совѣтъ этотъ поданъ ему Фридрихомъ.
Такъ или иначе, но гвардейскіе полки, въ особенности преображенскій и измайловскій, весь іюнь волновались безъ конца. Бабы плакались и причитали отъ зари до зари о томъ, что мужья осуждены на смерть.
Чьи-то деньги щедрой рукой сыпались въ ряды солдатъ. Конная гвардія, измайловцы, семеновцы, преображенцы, отъ капрала до рядового, съ утра ходили во хмѣлю. Случаи неповиновенія, открытаго буйства, относительно нелюбимыхъ офицеровъ все учащались. Въ преображенскомъ полку три ненавистныхъ солдатамъ офицера, Текутьевъ, Воейковъ и Квасовъ, даже опасались за свою жизнь.
Текутьевъ, однажды вечеромъ, на собственномъ ротномъ дворѣ, въ темную ночь, получилъ страшный ударъ кулакомъ по головѣ. Онъ не могъ поймать оскорбителя, но видѣлъ, однако, на немъ свой преображенскій мундиръ.
Квасовъ, проходя, тоже ночью, по корридору ротной казармы, получилъ ударъ, но уже не кулакомъ, а ножомъ. По счастью, ножикъ скользнулъ, распоролъ ему сюртукъ, прорѣзалъ обшлагъ мундира и только разцарапалъ плечо. На его крикъ выскочило нѣсколько солдатъ, но злоумышленникъ тоже не былъ найденъ. На утро, когда Квасовъ и Воейковъ требовали выдачи этого человѣка, котораго солдаты, конечно, не могли не знать, то изъ толпы раздался крикъ:
— Небось, не выдадимъ! Обожди малость, скоро васъ всѣхъ голштинцевъ передушатъ!
