Меня обнаружили не сразу, я здорово надышался дымом. Скорее всего, про меня вспомнил кто-то из механиков, а, может быть, рыжая американка Кортни. Только когда меня вывели из Эвереста, я чуть не потерял сознание от яркости света и чистоты воздуха.
Меня усадили в медицинский автомобиль, вкатили обезболивающее и блокаторы, чтобы попавшие с дыханием мне в кровь отравляющие продукты горения не убили тело раньше времени.
А потом сразу же потащили давать отчет.
Я сидел в центре всеобщего внимания, как и остальные выжившие, усталый и потерянный, путающийся в воспоминаниях о том, что случилось. Я отвечал на их вопросы, а каждую минуту в зал совещаний вбегал очередной секретарь со сводками о состоянии корабля и числе смертей.
Отчеты ужасали и удивляли одновременно.
Норманн Кох остался жив, хотя от него теперь осталась лишь половина, но врачи гарантировали, что эту половину они спасут. Я на месте Коха выбрал бы смерть, но, судя по всему, решать ничего сейчас он не мог, потому что его состояние было нестабильным и тяжелым. Кто-то потерял ногу, кто-то руку. Все, кто соприкоснулся с шаровыми молниями, погибли. Слушая эти отчеты, я размышлял вовсе не о том, о чем меня спрашивали, не о полете и не о том, как удалось выжить.
Интересно, — заторможено думал я, — откуда появляются шаровые молнии на Земле? Быть может, когда во время грозы атмосферу пронзают разряды, при некотором стечении обстоятельств идет пробой в ткани мироздания и тогда появляется шаровая молния? Оттуда. С третьего уровня подпространства. Я слышал, некоторые ученые считают такие молнии разумными, они способны менять направление движение, кого-то убивают, кого-то милуют. Быть может, эти сгустки энергии — жители глубин подпространтсва? Может быть, они разумны, может быть нет.
Была не моя очередь отвечать на вопросы, и я устало облокотил голову на здоровую руку. Когда уже нас отпустят отдохнуть?! Кажется, это никогда не кончится.
Как я потерял сознание, не помню.
Глава 4. Пленники Байконура
Я очнулся глубокой ночью. По парапету открытого балкона барабанили капли, холодные порывы ветра то и дело врывались в комнату через приоткрытую дверь. Я лежал под теплым одеялом, а свежий, влажный воздух прояснял мысли.
Я вспомнил все. Свои ощущения, четкую последовательность событий, лица людей, вверивших мне свои жизни. Кажется, я помнил, как они менялись каждое мгновение нашего полета.
Странное ощущение четкости.
Комната озарилась далекой зарницей, но грома не последовало. Наверное, повернули прожектор на поле. Полная тишина, нет гуда разгоняемых двигателей, нет громыхания машин обслуживания, несмотря на то, что дверь приоткрыта. Странная, тихая ночь, и только капли барабанят по железу.
Хорошо, что я вырубился, сидеть на этом адском допросе было просто невыносимо! Я понимаю, что теперь будет долгое расследование. Из космоса на полосу 49 грохнулось ни что иное, как груда металлолома стоимостью в миллиарды долларов, и, прежде чем все забудется, нужно найти виноватого. Нужно определить, по чьей вине столь огромные вложения средств разом попали на свалку, утекли, не оставив после себя ничего.
Что-то будет теперь? Я спас их крейсер… нет, не так. Я спас остатки их экипажа, теперь Земля совсем озвереет, исходя желчью бессилия. Надеюсь, они не узнают, что у меня есть звездолет, ведь теперь у них нет собственного корабля, а лететь надо.
Что там, война? Почему никто ничего не говорит. Или говорят, я просто не в курсе? За эти несколько дней мне не довелось заглянуть ни в один доступный остальным источник информации, я совершенно не представляю, что происходит во Вселенной на самом деле.
Третий уровень подпространтсва. Там не может существовать ничего, кроме чистой энергии. Зачем же инженеры замахнулись на него? Для более быстрого передвижения? Вполне возможно. Для того чтобы вывести землян на принципиально другой уровень полетов? Провалилась ли эта попытка? Не уверен. Третий уровень нам оказался не по зубам, а вот второй — да. И мы достигли этого сами, без чьих либо подсказок или помощи. Нет, конечно, когда закончилась Вселенская Пьеса, Земле подарили теорию принципа энергетических проколов, оставалось применить ее и доработать. И вот теперь в нашем распоряжении второй уровень, а этим секретом владеет разве что Нуарто.
Я облизал губы — хотелось пить — медленно откинул одеяло и сел на кровати. Комната в номере гостиницы, на пол падают разрезанные балконной дверью, тени, плечо кажется деревянным — это обезболивающее. Перевязано запястье — ожог от напульсника. Жалко, что он сгорел, хорошая штука в конечном итоге, хотя он, скорее всего, оказался лишним и только навредил. Хотя, если подумать, на третьем уровне никто кроме меня не смог шевелиться, неужели, это все он? Теперь никогда не узнаю.
Я встал, накинул отельный халат и осторожно заглянул в соседнюю комнату, разглядывая спящего Стаса. Дядя не раздевался, дремал, положив согнутый локоть под голову поверх покрывала. Всегда в готовности оказать мне помощь, мой ворчливый ангел хранитель, несметное число раз спасавший мою непутевую жизнь. Ненавижу врачей, и Стас единственный, кто доказал: он может мне помочь и будет это делать, приняв решение сам, даже если я буду против.
В общей комнате я напился из графина, посидел в кресле, ощущая некое непонятное мне смятение. За окнами опять сверкнуло, дождь усилился.
Гроза. Все-таки это гроза.
Хотелось разбудить Стаса, поговорить с ним — я чувствовал, что сейчас не усну. В голове хаосом метались воспоминания, чувства, мысли; нужно было поделиться с кем-то соображениями и страхами, но будить утомленного дядю было верхней степенью эгоизма. Кто знает, как давно он уснул? Кто знает, сколько вообще прошло времени с тех пор, как мы в облаке взрыва уронили Эверест на планету? Стасу и так из-за меня досталось, пусть себе спит.
Я плеснул в стакан виски, подвигал его по столу и отстранился. Сейчас лучше не пить, алкоголь с лекарствами всегда плохо совместим, а успокоиться можно и по-другому.
Я поднялся, прошел в комнату, вытащил сигарету из пачки и шагнул к балкону.
Сверкнуло, затрещало, словно у меня перед лицом закоротило проводку, и в комнату вплыла сверкающая, шипящая сфера, покрытая протуберанцами.
Я успел испугаться, успел отступить на шаг, но шаровая молния устремилась мне прямо в лицо, и когда она прикоснулся к коже, жуткий высоковольный разряд прошел через мое тело. Сознание угасло молниеносно.
Стас проснулся не от звука, а оттого что в носу засвербело, будто в него набили шерсти. Он продрал глаза и подумал, что в соседней комнате, наверное, что-то упало, потом решил, что ему снился сон, но утомленный разум не смог соотнести дрему и реальность. Нос чесался неимоверно. Стас зевнул. Он не спал больше суток, приглядывая за состоянием Антона, сидел подле постели, ожидая сам не зная чего.
Он знал лишь в общих чертах, что произошло на Эвересте, никто не посчитал нужным поставить его в известность и даже попытка перейти к рукоприкладству с Тверским ни к чему не привела. Полковник лишь обронил, что корабль почти полностью разрушен, а экипаж вернулся на Землю по чистой случайности. И этой случайностью, несомненно, был капитан корабля Ворон — Антон Доров. Это он посадил корабль на Землю, Стас знал.
Серьезный поступок серьезного человека. Врач никогда не сомневался в своем племяннике и по праву гордился им, но сейчас он стал гордиться им еще больше, потому что Антон вернулся сам и еще кого-то спас. Это дорогого стоило!
Врач снова глубоко зевнул, чуть не свернув себе челюсть, и встал, потому что раз уж он проснулся, следовало проверить больного. Так, на всякий случай.
Этот всякий случай (а может быть Титрин, скользнувший вдоль лица врача) и спас той ночью Антону жизни. Когда Змей зашел в комнату и увидел лежащего на полу племянника, он первым делом заорал, требуя медицинской помощи, а дежуривший у двери охранник не стал мешкать.
Потом Стас кинулся к Антону, прислонил пальцы к шее, прислушался, но тот не дышал. Внешне Доров был цел, ничего не давало врачу подсказку, почему у племянника могло остановиться сердце, но врач тогда об этом и не думал. Он несколько раз с силой надавил тому на грудину, пытаясь запустить мотор, вдохнул в его легкие воздух, а потом внезапно вырвал из торшера провод, раскрутил пару и прислонил ее к коже племянника. От короткого импульса тело выгнулось, забилось в судорогах. Опять непрямой массаж сердца и воздух в легкие. Прислушаться. Тишина.
— Дыши же, Антон! — прорычал Стас и снова прислонил провода к груди племянника…
Дверь распахнулось, с грохотом ударила о стену, ярко, ослепляя, вспыхнул свет.
— Здесь остановка сердца, — взмолился Стас, прислушался — вроде есть дыхание?
Его отпихнули; худощавый, похожий на подростка врач быстро раскрыл чехол, прижал к груди Дорова прибор портативного медицинского центра.
