— Я привезу Жанну, — в отчаянии сказал я, хотя знал, что Жанна слишком занята своим мужем-инвалидом и поэтому может нанести матери только мимолетный визит. — Я съезжу в Ползиллан и привезу ее сюда.
— Лучше я посижу с тобой, чем с Жанной, — жалко улыбаясь, сказала мать и попыталась схватить меня за рукав, чтобы удержать.
Я почувствовал себя самым последним скотом.
— Нет, мама, — сурово возразил я, — это несправедливо по отношению к Жанне, разве нет? Ты же знаешь, она очень добра и всегда полна сочувствия.
— Не хочу, чтобы она суетилась вокруг меня, как будто я тоже инвалид, — сказала мать. — Не хочу Жанну.
Со старыми людьми иногда бывает очень трудно. Я почувствовал, что она начинает меня раздражать.
— Я зайду завтра, мама, — пообещал я, — но сейчас мне действительно надо ехать. — Решительно поднявшись, я попытался не замечать слез у нее в глазах, трясущихся рук, молчаливой просьбы остаться.
Я проехал по дорожке и, повернув к Зиллану, смахнул пот со лба. Я чувствовал себя совершенно измотанным. Когда я приехал в Ползиллан, то чуть не попросил дворецкого принести мне виски, но передумал. Половина третьего — не то время, чтобы пить виски, и мне совсем не хотелось, чтобы по приходу Зиллан поползли слухи о том, что я алкоголик.
Сестра заставила меня прождать в гостиной пять минут. Она выглядела уставшей и некрасивой. Я помнил, что когда-то давно она была хорошеньким ребенком, но теперь она стала слишком высока, слишком худа, а ее мышиного цвета волосы были растрепаны и непривлекательны. У нее были большие терпеливые голубые глаза и беспокойная улыбка человека, готового к страданиям.
— Я могу уделить тебе не более пяти минут, — нервно произнесла она, когда мы поздоровались. — Не сердись, но Джерри так болен, что я не могу оставлять его надолго. Сейчас приедет доктор Маккре, и мне придется тебя покинуть.
Я знал, что моему зятю стало хуже, но и представления не имел о том, что болезнь достигла критической стадии. Мне стало неловко, я замешкался, не зная, как сформулировать свою просьбу, но Жанна уже догадалась, зачем я пришел.
— Наверное, тебя мама прислала, — сказала она. — Что ж, мне жаль, но я не могу покинуть Джерри — об этом не может быть и речи. Я уверена, мама поймет, что муж для меня сейчас — самое главное.
— Но, может быть, ты могла бы съездить на ферму хотя бы на час? Ты ей действительно нужна, Жанна…
— Нет, не нужна! — воскликнула Жанна, и я, потрясенный, увидел, что выражение ее глаз, обычно такое мягкое, стало каменным от гнева. — Я никогда не была ей нужна! Я провела столько времени на ферме, пытаясь угодить ей, но ей было дело только до мальчиков, а теперь, когда мальчиков нет, она ждет, что я помчусь к ней! Не побегу! Она никогда ничего для меня не делала, так почему я должна что-то делать для нее? Она постоянно твердила мне, что я останусь синим чулком, что никогда не выйду замуж, а когда я все-таки вышла замуж, она обозвала меня дурой и отпускала презрительные замечания в адрес моего мужа. Я ее презираю; можешь вернуться на ферму Рослин и передать ей мои слова! — Прежде чем я успел ответить, она, разрыдавшись, выбежала из комнаты.
Я был настолько потрясен ее необычным поведением, что просто остолбенел. Наконец очнувшись, я выбрался из дома и пошел к машине.
Из Пензанса приехал доктор Маккре. Когда я выходил из парадной двери, он взбегал по ступенькам крыльца мне навстречу. Я немного знал его. Когда старый доктор Солтер из Сент-Джаста вышел на пенсию, он рекомендовал мне Маккре, и я около полугода назад консультировался у него по поводу разбитого запястья. Это был смуглый плотный шотландец с некрасивым, но приветливым лицом и с безупречным английским выговором.
— Привет, Касталлак, — удивленно сказал он, увидев меня. — Навещали больного?
— Просто зашел перемолвиться словечком с сестрой. Как поживаете?
— Занят. Обеспокоен. Но в остальном хорошо. — Он взглянул через мое плечо в открытую дверь и пустынный холл. — Как нашли сестру?
— Раз уж вы об этом заговорили, то скажу: очень усталой и измученной. Ее все это очень расстраивает.
— Очень, — коротко подтвердил Маккре. Казалось, он решил не говорить полными фразами. — Сокрушается. — Он опять посмотрел мне через плечо, словно боялся, что нас услышат, и торопливо пробормотал: — Ваша сестра замечательная женщина. Таких — одна на миллион. Вам следует ею гордиться. Что ж… — Он глубоко вздохнул, промчался мимо меня и бросил через плечо: — Надо бежать… простите, старина… передавайте привет жене.
— Спасибо, — сказал я, глядя ему вслед, и задумался, сколько еще сюрпризов ждет меня сегодня, прежде чем я доберусь домой в Карнфорт.
Я спросил себя, известно ли Жанне о том, как восхищен ею доктор Маккре. Но вне зависимости от того, знает она об этом или нет, я был рад, что ее достоинства были наконец оценены. Я боялся, что ее муж-инвалид слишком жалел себя, чтобы понять, как ему повезло, что за ним ухаживает святая.
Я сел в машину, закурил сигарету и задумался. Часы показывали три. Я мог съездить в особняк, выпить чаю пораньше, дочитать детектив и до заката покататься верхом. Может быть, после ужина свозить Фелисити в кино? Я чувствовал себя перед ней виноватым — завещание Филипа сделало меня раздражительным, а поскольку она со мной жила, то ей приходилось страдать из-за моего мрачного настроения.
От предвосхищения такого приятного вечера после столь утомительного утра и дня я почувствовал, как во мне разливается волна удовлетворения. Я завел машину, проехал по дорожке перед домом, в воротах повернул налево, на дорогу, ведущую в Пензанс, и беспечно повел машину, напевая себе под нос.
Через четверть мили я перестал напевать. Через полмили почувствовал, что волна удовлетворения начала спадать. Наконец, через милю от Ползиллана я остановил машину, закурил еще одну сигарету и попытался развеять то смешное чувство вины, которое грозило поколебать мне спокойствие духа.
Пять долгих минут я думал о матери, которая осталась одна-одинешенька на ферме Рослин.
— Так ей и надо, — сказал я коровам, пасущимся неподалеку. — Я был один в Пенмаррике шесть лет. Когда я нуждался в ней, она ко мне не пришла.
Я вспомнил, как она плакала на платформе и в гостиной фермы Рослин, потому что без Филипа она осталась одна, знала это и ничего не могла изменить.
— Ну и что? — сказал я коровам. — Она привыкнет к одиночеству. Старикам следует ожидать одиночества. Это одно из наказаний старости.
Я вспомнил, как она цеплялась за мой рукав, умоляла меня остаться, смотрела со слезами на глазах, как я ухожу.
— Черт побери! — прокричал я коровам. — Я ей ничего не должен! Ничего! Из всех ее детей у меня меньше всего обязательств перед ней! Она меня бросила, а теперь я имею полное право бросить ее, и посмотрим, как ей это понравится!
Я вывел машину на дорогу и опять поехал в сторону Пензанса, но это ничего не изменило. Я мог ругаться, сколько мне влезет, но знал, что не смогу просто поехать домой и совсем о ней забыть. Я развернулся и в ярости поехал в Зиллан.
«Мне незачем возвращаться, — говорил я себе. — Я выполнил свой долг: я с ней пообедал. У нее нет права ожидать чего-либо еще. Никакого права».
Но я ехал к ферме.
Во дворе, разогнав кур, я припарковался, вышел и захлопнул дверцу. Я зашел в кухню. Она была пуста.
— Мама! — крикнул я, будучи уже в самом скверном настроении. — Ты где?
Из передней части дома послышался шум.
— Джан-Ив? — услышал я дрожащий голос матери. — Я в гостиной.
Я направился к двери, но она открыла ее прежде, чем я дошел, и остановилась передо мной со странным, полувоинственным-полурадостным выражением лица, которого я не понимал.
— Здесь священник, — запинаясь, сказала она. — Он сказал, что решил зайти сегодня в первый раз, потому что был уверен, что мне одиноко, что мне нужно общество. Он так необычайно добр.
А за ее спиной в гостиной я увидел темный костюм и священнический воротничок своего сводного брата, Адриана Парриша.
2
Я был потрясен.
Я стоял и смотрел то на него, то на нее, чувствуя, что у меня по щекам и по шее разливается краска, и опасался, что стал невероятно, невообразимо пунцовым. Я лишился дара речи. Словно громом пораженный.
— Джан, дорогой, не сердись, — быстро сказала мать, неверно разобравшись в моих слишком ярко выраженных чувствах. — Все хорошо. Мистер Парриш сначала зашел к Этель и попросил ее узнать, приму ли я. Он бы не пришел, если бы я не захотела его видеть. Не сердись, пожалуйста.
Я проглотил слюну и покачал головой.
Адриан неловко произнес:
— Мне пора идти. Мне еще надо зайти в пару мест. — Он повернулся к матери: — Вам конечно же хочется остаться одной с Джан-Ивом, миссис Касталлак. Я вас покину.
