Она маленькая, но удобная, с балкона открывается красивая панорама Женевского озера, на другом берегу которого вечерами видны огни французского Эвиана. Согласно судебному решению о разводе, Билл ежемесячно телеграфом переводит мне сумму, достаточную на покрытие моих расходов. Хотя я не пью уже почти три месяца, мамà не разрешает мне навестить ее в Париже и сама сюда приехать не желает. Она вообще со мной не общается, но ее поверенный регулярно оплачивает мою квартиру, за что я весьма благодарна. Я с удовольствием окунулась в новую жизнь и завела в Лозанне кой-каких друзей.
Мой друг и возлюбленный Эмиль выписался из клиники всего через месяц после меня. В Лозанну он, правда, не переехал, но тоже решил остаться поблизости от клиники как амбулаторный пациент, а потому снял небольшой домик за городом. Он тоже не пьет, и мы сблизились как никогда. В самом деле, мы любим друг друга и планируем пожениться. Эмиль каждую неделю приезжает в город и остается со мной один-два дня, а я чуть не каждые выходные езжу к нему на поезде, иногда в компании одной или нескольких подруг, а нередко и их друзей или мужей, все они останавливаются в деревенской гостинице. Все очень весело, очень по-европейски, и сейчас, оглядываясь назад, я удивляюсь, как могла столько лет жить в таком скучном месте, как Лейк-Форест, Иллинойс, среди тупых, занудливых среднезападных республиканцев. Неудивительно, что я пила. Мне сорок пять лет, но здесь я чувствую себя рожденной заново, моложе, ближе к моим корням. Звучит холодно, но ни по Биллу, ни по детям я не тоскую. Подозреваю, что и они по мне не тоскуют. Наверняка рады отделаться от меня. Мы даже почти не переписываемся. У меня теперь совершенно новая жизнь, и старая кажется мне постепенно отступающей назад, все более далекой, уходящей все дальше в прошлое.
В трезвой жизни каждого алкоголика неизбежно наступает момент, когда он вновь чувствует себя настолько сильным, настолько здоровым и благоразумным, настолько непобедимым, что невольно думает, будто заслужил награду в виде коктейля. Какого черта, последние месяцы я была примерной девочкой, вполне могу позволить себе коктейль, всего один, на исходе дня, чтобы расслабиться на балконе прохладным весенним вечером, любуясь солнечным закатом над озером. Самое трудное, самое долгое, самое сиротливое время для нас, экс-алкоголиков, — этот продленный коктейльный час, от начала заката до наступления ночи. Как приятно будет отдохнуть на балконе с одним-единственным коктейлем, тихонько отпивая по глоточку, растягивая удовольствие. Да-да, с одним-единственным. Что в этом дурного? Эмиль бы, конечно, не одобрил, но ему и знать необязательно.
Сквозь сон я слышу стук в дверь, громкий стук, и из дальней дали Эмиль зовет меня по имени. С трудом проснувшись, я обнаруживаю, что лежу на полу, голая, наполовину под кофейным столиком возле дивана. Подо мной мокро, и я понимаю, что обмочилась на восточный ковер. Чую запах рвоты. На полу три пустые бутылки водки, четвертая, неоткупоренная, на столике. Последнее, что я помню: я спустилась вниз и купила в винном магазине полдюжины бутылок водки… Я не уверена, когда это было и почему я решила, что для единственного вечернего коктейля мне потребуется больше одной бутылки. Наверно, я планировала устроить вечеринку…
— Сейчас! — кричу я Эмилю. И тотчас же меня снова выворачивает. — Ты можешь прийти попозже? — умудряюсь сказать я. — Сегодня я плохо себя чувствую, Эмиль.
— Открой дверь, Мари-Бланш, — говорит он. — Я три дня пытался дозвониться до тебя. Почему ты не отвечала?
— Мне плохо, Эмиль. Приходи попозже. Пожалуйста.
— Я знаю, что происходит. Открой дверь, Мари-Бланш.
— Дай мне пять минут. — Я умудряюсь встать, голова кружится, меня по-прежнему тошнит, нетвердой походкой я иду в ванную, и меня снова рвет. В ванной на полу тоже лужа мочи, а оттого что я, наверно, упала с унитаза, старая блевотина перепачкала сиденье. Халат висит на крючке за дверью ванной, я надеваю его. Ополаскиваю лицо, стараясь не смотреть в зеркало. Господи, ну и вид! Трясущейся рукой чищу зубы, стараюсь пригладить всклокоченные волосы. Боже мой, я выгляжу как полное дерьмо. Снова.
Помню такой случай несколько лет назад. Однажды вечером дома Билл позволил мне выпить два коктейля, но я припрятала бутылку в туалетном бачке. Пошла туда по нужде, а заодно хлебнуть из бутылки. Я не возвращалась, и Билл, который, по обыкновению, сидя в кресле, читал газету, потягивал виски и курил, сказал Джимми: «Пойди глянь, как там мать, сынок». Джимми — ему было двенадцать — зашел в туалетную комнату и увидел, что я свалилась с унитаза и лежу на полу в луже мочи, платье задралось, пояс с чулками спущен.
Да, все сначала. Эмиль стучит в дверь.
— Открой немедленно, Мари-Бланш.
— Сейчас, сейчас. Иду, Эмиль. Одну минуточку. Иду. Сейчас.
Я открываю дверь и тотчас вижу на лице Эмиля знакомое выражение. Сколько раз я читала его на лице Билла. Сперва недоумение, беспокойство, а потом, когда он замечает у меня за спиной пьяный тарарам в квартире и опять смотрит мне в лицо, беспокойство сменяется разочарованием, неодобрением, отвращением.
В конце концов Эмиль смотрит на меня печальными, измученными, запавшими глазами, в которых читается огромная безнадежность, и выражение лица смягчается, теперь в нем доброта и бесконечная печаль.
— Мне жаль, Мари-Бланш, — говорит он, — очень жаль. Прощай, дорогая.
Я сознаю, что никогда больше не увижу Эмиля Журдана. Слава богу, я догадалась купить побольше водки. Не придется лишний раз выходить из квартиры. Я сижу на диване в купальном халате, открываю бутылку на кофейном столике, делаю изрядный глоток. Да, это унимает нервы и тошноту в желудке. Делаю еще глоток. Меня ждет работа. Надо очистить гардероб, все это старье, надо навсегда избавиться от него, я не желаю все это видеть, там, куда я иду, мне ничего не понадобится.
Да, пусть деревенские забирают все мое имущество. Как же они будут благодарны. В безопасности замковой башни я, принцесса, могу позволить себе такую щедрость. Как красиво летят на улицу мои разноцветные юбки и платья, как соблазнительно качаются на ветках и лежат на крышах припаркованных внизу автомобилей мои бюстгальтеры и трусики. Жаль, никто не видит щедрости принцессы к подданным. Зато какой сюрприз будет для них утром, когда они увидят двор замка так красиво расцвеченным и найдут свою любимую принцессу свернувшейся в мягкой весенней траве, мирно спящей. Да, они будут очень тронуты.
Издавна говорят, что в предсмертные мгновения перед нами проносится вся наша жизнь, ускоренная история, как бы рассказанная в детской книжке-раскладушке. Но
