Он не ответил, быть может, поняв, что слишком далеко зашел. С некоторым усилием я припомнила тот день в Фэбиане. Реакция Гарольда на Стью была реакцией собаки, во двор к которой — в ее владения — вошла другая, незнакомая собака. Я почти представила себе, как на загривке у Гарольда дыбом поднимаются волоски. И я поняла, что слова Стью были сказаны для того, чтобы превратить нас из собак в людей. А разве не в этом-то все и дело? Я имею в виду ту адскую борьбу, которая ведется за наши души? А если это не так, то зачем вообще мы пытаемся вести себя прилично?
«Я никому не принадлежу, Гарольд», — сказала я.
Он что-то пробормотал.
«Что?»
«Я говорю, что со временем, возможно, тебе придется изменить свое мнение на этот счет».
Глаза Гарольда устремились куда-то вдаль. Он сказал: «Я знаю таких людей. Поверь мне, Фрэнни. Такой парень играет в футбол на месте полузащитника, но в классе сидит, плюясь вокруг шариками из жеваной бумаги, потому что он знает, что учитель натянет ему троечку, чтобы он смог продолжать играть. Такой парень трахается с самой хорошенькой болельщицей, а она считает его вторым Иисусом Христом. Такой парень пердит, когда учитель литературы просит тебя прочитать свое сочинение, потому что оно оказалось лучшим в классе. Конечно, трахальщицы любят его. Так что удачи тебе, Фрэнни».
А потом он просто ушел. Я уверена, что это был вовсе не тот ВЕЛИЧЕСТВЕННЫЙ, ТОРЖЕСТВЕННЫЙ УХОД СО СЦЕНЫ, который он планировал. Скорее это было похоже на то, что у него была тайная мечта, а я изрешетила ее пулями — мечта о том, что все изменилось, что прошлое осталось в прошлом. Мне его стало ужасно жалко, потому что он не играл в пресытившегося жизнью циника, он действительно был таким циником, и отнюдь не пресытившимся, а ранимым и несчастным. Его высекли. Но Гарольд никогда не сможет понять, что сначала должно что-то измениться у него в голове, что мир останется тем же до тех пор, пока Гарольд останется тем же. Он копит свои обиды, как пираты копили сокровища…
Уф. Все вернулись, ужин съеден, сигареты выкурены, веронал роздан (мой лежит у меня в кармане вместо того, чтобы растворяться в животе), и все ложатся спать. После нашего с Гарольдом разговора ничего не изменилось, разве что теперь он будет следить за мной и Стью. Я ужасно злюсь, когда пишу эти слова. Какое право он имеет наблюдать за нами? Какое право он имеет усложнять нашу и без того печальную ситуацию?
ЗАПОМНИТЬ: Извини, дневничок. Наверное, дело в моем настроении. Ничего не могу вспомнить.
Когда Фрэнни подошла к нему, Стью сидел на камне и курил сигару. Он сидел лицом к западу, где красное солнце вынырнуло из-под облаков и готовилось зайти за горизонт. Хотя только вчера к их группе присоединились четыре женщины, казалось, что это было уже очень давно.
Запах сигары напомнил ей об отце и о его трубке. Вместе с воспоминанием появилась и скорбь, которая почти уже перешла в ностальгию.
«Я примирюсь с твоей утратой, папочка, — подумала она. — Ты ведь не будешь против?»
Стью оглянулся.
— Фрэнни, — сказал он с явным удовольствием. — Как поживаешь?
Она пожала плечами.
— По-всякому.
— Хочешь посидеть со мной на камне и посмотреть на заход солнца?
Она села рядом с ним, и ее сердце забилось чуть-чуть быстрее. Но в конце концов, зачем она сюда пришла? Она ведь знала, в каком направлении пошел Стью, и знала, что Гарольд и Глен с двумя девушками отправились в Брайтон на поиски радиопередатчика (ради разнообразия, эта идея пришла в голову Глену, а не Гарольду). Патти Крогер осталась в лагере, ухаживая за двумя ослабевшими от борьбы подругами. Ширли Хэммет частично начала выходить из своего оцепенения, но этим утром она всех разбудила, закричав во сне и начав отбиваться от воздуха. Женщина без имени, похоже, двигалась в другом направлении. Она сидела. Она ела, если ей подавали. Она мочилась и испражнялась. Она не отвечала на вопросы. Она проявляла признаки жизни только во сне. Несмотря на сильную дозу веронала, она часто стонала и иногда вскрикивала. Фрэнни казалось, что она знает, кого видит в своих снах эта бедняжка.
— Похоже, у нас впереди еще очень долгий путь, правда?
После секундной паузы он ответил:
— Более долгий, чем мы думали. Та старая женщина, она уже не в Небраске.
— Я знаю… — начала она, а потом прикусила язык.
Он посмотрел на нее со слабой улыбкой.
— Вы не принимали лекарства, мадам.
— Мой секрет раскрыт, — сказала она, напряженно улыбаясь.
— И мы с тобой не одиноки, — сказал Стью. — Я сегодня днем разговаривал с Дайной… — (она почувствовала глубокий укол ревности и страха, когда услышала, с какой фамильярной интонацией он произносит ее имя) — …и она сказала, что ни она, ни Сюзан не хотят принимать снотворное.
Фрэн кивнула.
— Почему ты перестал? Тебе давали снотворное… в том месте?
Он стряхнул пепел.
— Мягкое успокоительное на ночь — это все. Им не было смысла пичкать меня таблетками, я и так был крепко заперт. Нет, я бросил пить веронал три ночи назад, потому что я почувствовал, что… теряю контакт. — Он на секунду задумался, а потом продолжил. — Глен и Гарольд хотят найти радиопередатчик — отличная идея. А для чего нужен передатчик? Чтобы вступать в контакт. Эти сны, они как радио у тебя в голове, правда, передатчик сломался, и мы работаем только на прием.
— Может быть, мы и передаем тоже, — тихо сказала Фрэн.
Он посмотрел на нее удивленно.
Какое-то время они сидели молча. Солнце проглянуло сквозь облака, словно желая попрощаться перед тем, как зайти за горизонт. Фрэн вполне могла понять, почему древние люди молились ему. В беспредельном спокойствии почти пустой страны солнце — да и луна тоже — начало казаться чем-то более значительным и важным. Чем-то более личным. Эти яркие небесные корабли теперь смотрели на тебя так же, как в детстве.
— Так вот, — сказал Стью. — Прошлой ночью мне снова снился сон об этом черном человеке. Еще более страшный. Он отправляется куда-то в пустыню. В Лас-Вегас, по-моему. И Фрэнни… кажется, он распинает людей… тех, кто сопротивляется ему.
— Что он с ними делает?
— Так мне приснилось. Ряды крестов вдоль шоссе № 15, сделанных из балок и телефонных столбов. А на них висят люди.
— Это просто сон, — сказала она неуверенно.
— Возможно. — Он затянулся и посмотрел на запад на алеющие облака. — Но предыдущие две ночи, как раз перед тем, как мы наткнулись на этих маньяков, мне снилась она — женщина, которая называет себя Матушкой Абагейл. Она сидела в кабине старого грузовика, остановившегося на обочине шоссе № 76. Я стоял рядом и разговаривал с ней совершенно естественно, точно так же, как сейчас с тобой. И она сказала: «Вы должны двигаться еще быстрее, Стюарт. Раз уж такая пожилая леди, как я, способна на это, то такой крепкий техасский парень, как ты, и подавно». Стью засмеялся, а потом бросил свою сигару и раздавил ее каблуком. С отсутствующим видом, словно сам не подозревая о том, что делает, он положил руку Фрэнни на плечи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
