Скорбевшего грудью Васильчикова сменил «богатырь», как называла Екатерина Григория Александровича Потемкина. Этот единственный фаворит, ставший государственным деятелем, пользовался безграничным доверием императрицы до конца дней своих. Историк М. Ковалевский заметил: «Он самый прочный фаворит самой непостоянной из женщин». Это замечание нуждается в уточнении: в роли фаворита Потемкин выступал всего два года. В последующие годы он прославился в другом качестве — стал вельможей, соратником императрицы. Здесь мы остановимся на альковном, продолжавшемся два года, периоде жизни Потемкина, а о его государственной деятельности расскажем в следующей главе.
Этот голубоглазый гигант, родившийся на Смоленщине, отличался странными чертами характера: он учился в университетской гимназии, проявил блестящие способности, затем забросил обучение, решив посвятить свою жизнь служению Богу, и, наконец, пришел к выводу, что его призвание — военная служба.
Екатерина обратила на него внимание еще в бурные дни переворота в июле 1762 года. С тех пор она пристально следила за карьерой красавца и оказывала ему покровительство, в частности назначила обер-прокурором Синода. Вероятно, и Потемкин интуитивно чувствовал интерес к своей персоне и изредка напоминал императрице о своем существовании.
Во время первой русско-турецкой войны, в 1769 году, Потемкин обратился к Екатерине с прошением, в котором писал, что благодарность императрицы за ее покровительство «тогда только объявится в своей силе, когда мне для славы вашего величества удастся кровь пролить». Он заверял Екатерину, что «ревностная служба к своему государю и пренебрежение жизни бывают лучшими способами в получении успехов». Верноподданническое послание Потемкина оставило еще одну зарубку в памяти императрицы — он напомнил о своем существовании и готовности ради ее славы и благополучия пожертвовать жизнью.
Просьбу Потемкина Екатерина удовлетворила, и он, в чине генерал-майора, участвовал в штурме Хотина, а в следующем 1770 году — в сражении при Фокшанах. Императрица запросила мнение о Потемкине у главнокомандующего Румянцева. Тот лестно аттестовал храброго генерала, что дало основание Екатерине благосклонно встретить Потемкина в Петербурге, куда он прибыл в 1770 году. В последующие годы Потемкин участвовал в военных операциях, пока, наконец, не получил от императрицы долгожданное письмо, круто изменившее всю его последующую жизнь.
В письме от 4 декабря 1773 года Екатерина выразила желание «ревностных храбрых и умных людей сохранить» и рекомендовала генерал-аншефу «не вдаваться в опасности». Послание императрица закончила интригующим пассажем. Сначала она задала риторический вопрос: «К чему оно (письмо. — Н. П.) писано?» И тут же дала обнадеживающий корреспондента ответ: «На сие вам имею ответствовать: к тому, чтобы вы имели подтверждение моего образа мысли об вас, ибо я всегда к вам доброжелательна была».
На крыльях радужных надежд, предчувствуя близость осуществления своих самых дерзких мечтаний, Потемкин в январе 1774 года прибыл в Петербург. Он имел аудиенцию у императрицы, после чего в марте получил вожделенный чин генерал-адъютанта. Наступило время очередного фаворита.
В письмах к Гримму императрица не нарадуется новым фаворитом, называет его «самым смешным, забавным и оригинальным человеком, забавным, как дьявол». В отличие от прежних — ленивого Григория Орлова и недалекого Васильчикова — Потемкин, отличавшийся умом, неуемной энергией, способностью все схватывать на лету, быстро приобрел влияние при дворе. Его способности обнаружила не только императрица, привыкшая без всяких на то оснований без удержу хвалить всех своих фаворитов, за исключением Васильчикова. На этот раз государыня не ошиблась, как не ошиблись и наблюдательные дипломаты, быстро обнаружившие в Потемкине даровитого человека. Сольмс доносил в Берлин 15 марта 1774 года: «По-видимому, Потемкин сумеет извлечь пользу из расположения к нему императрицы и сделается самым влиятельным лицом в России». Далее Сольмс пишет о преимуществах Потемкина над Орловым: «Потемкин никогда не жил между народом, а потому не будет искать в нем друзей для себя и не будет бражничать с солдатами». Среди иностранцев в этой связи ходил анекдот: Потемкин подымался по дворцовой лестнице, а Г. Орлов спускался по ней вниз. «Что нового при дворе?» — спросил Потемкин. Орлов холодно ответил: «Ничего, только вы подымаетесь, а я иду вниз».
Английский дипломат Гуннинг тоже предрекал новому фавориту блистательное будущее. 4 марта 1774 года он доносил в Лондон: «Васильчиков заменен человеком, обладающим всеми задатками для того, чтобы обрести влияние на дела и доверие государыни. Это — Потемкин, прибывший сюда с месяц тому назад из армии, где он находился во все время продолжения войны и где, как я слышал, его терпеть не могли… Он громадного роста, непропорционального сложения и в наружности его нет ничего привлекательного. Судя по тому, что я об нем слышал, он, кажется, знаток человеческой природы и обладает большей проницательностью, чем вообще выпадает на долю его соотечественников, при такой же как у них ловкости для ведения интриг и гибкости, необходимой в его положении, и хотя распущенность его нрава известна, тем не менее он единственное лицо, имеющее сношение с духовенством».
Прошло чуть больше месяца, и в конце апреля тот же Гуннинг, не перестававший следить за возвышением Потемкина, писал о его выросшем влиянии: «Весь образ действия Потемкина доказывает совершенную уверенность в прочности его положения. Он приобрел сравнительно со всеми своими предшественниками гораздо большую степень власти и не пропускает никакого случая объявить это. Недавно он собственной властью и вопреки Сенату распорядился винными откупами невыгодным для казны образом». О возросшем его влиянии свидетельствует также его назначение на правительственные должности. В июне он стал вице-президентом Военной коллегии, что вызвало крайнее раздражение президента Захара Чернышова. Гуннинг по этому поводу размышлял: «Принимая в соображение характер человека, которого императрица так возвышает и в чьи руки она, как кажется, намеревается передать бразды правления, можно опасаться, что она сама для себя изготовит цепи, от которых ей впоследствии нелегко будет освободиться».
Наряду с восторженными оценками у Гуннинга встречаются и негативные высказывания в адрес фаворита, видимо, навеянные каким-либо неосторожным или пренебрежительным его поступком. Так, 12 апреля Гуннинг доносил: «Насколько я могу судить на основании немногих случаев, встретившихся мне для разговора с ним, мне кажется, что он не обладает теми качествами и способностями, которые обыкновенно приписывались ему, но, напротив того, проявляет большое легкомыслие и пристрастие к самым пустым развлечениям». Все же думается, что этот отзыв о легкомыслии Григория Александровича, так удивившем дипломата, являлся плодом недостаточного знакомства с характером и поведением Потемкина, с его способностью перевоплощаться и переходить от инфантильности к серьезным делам. Некоторые свойства натуры, подмеченные его племянником, выступившим биографом своего знаменитого дяди, объясняют, почему у Потемкина было много врагов, трепетавших перед ним и боявшихся его, но терпеливо ожидавших случая, чтобы если не свалить его, то по крайней мере обуздать его дерзость. А. Н. Самойлов писал, что Потемкин «не мог преодолеть врожденной своей пылкости», в характере его не доставало умеренности, «без коей при дворе трудно существовать». Он позволял себе осмеивать «тех, кои заслуживали порицания»[386].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
