В свой сорок шестой день рождения он пригласил друзей ужинать. К тому времени Особый отдел составил список людей, заслуживающих доверия, — близких друзей, которых полицейские за прошедшие годы неплохо узнали, людей надежных, умеющих держать язык за зубами. Билл Бьюфорд принес чудесное вино «кот-дю-рон», Гиллон — «пюлиньи-монтраше». Полин Мелвилл подарила ему гамак, Найджела — очень красивую голубую льняную рубашку. Джон Дайамонд счастливо отделался, когда автобус, проехав на красный свет на скорости 40 миль в час, ударил его машину прямо по водительской двери. К счастью, дверь выдержала.
Антония Фрейзер и Гарольд Пинтер подарили ему экземпляр стихотворений Гарольда, вышедших малым тиражом. (Если у Гарольда был твой номер факса, ты время от времени получал от него стихи и должен был немедленно их хвалить. Одно из стихотворений называлось «Лен Хаттон» — в память великого крикетиста сборной Англии. Я видел Хаттона в расцвете сил, / Когда моложе был, / Когда моложе был. Конец. Драматург Саймон Грей, закадычный друг Гарольда, позволил себе никак не отозваться на это произведение, и Гарольд, позвонив, упрекнул его. «Прости меня, Гарольд, — сказал Саймон. — Я не успел его дочитать». Мистер Пинтер не понял шутки.)
Видный алжирский писатель и журналист Тахар Джаут был убит выстрелом в голову — он стал третьим крупным интеллектуалом, после Фарага Фауды в Египте и Угура Мумку в Турции, убитым за год. Он пытался привлечь к этим преступлениям внимание западных СМИ, но они почти не проявили к ним интереса. Его собственная кампания, похоже, буксовала. Кристофер Хитченс услышал от британского посла в Вашингтоне сэра Робина Реника, что встреча с Клинтоном может состояться не раньше осени. Фрэнсис и Кармел часто ссорились между собой, а потом дружно ссорились с ним. Он поделился с ними своим почти-отчаянием, потребовал, чтобы они не опускали руки, и они возобновили борьбу.
Он во второй раз слетал в Париж, чтобы выступить на собрании Всеобщей академии культуры в величественном зале Лувра, где было очень много позолоты, фресок и писателей: Эли Визель, Воле Шойинка, Яшар Кемаль, Адонис, Исмаил Кадаре, Синтия Озик… и Умберто Эко. Он только написал на роман Эко «Маятник Фуко» самую разгромную рецензию из всех им написанных. Эко устремился к нему — и повел себя в высшей степени сердечно. Раскрыл объятия и воскликнул: «Рушди! Я Эко, который пишет бредя-а-атину!» После этого у них установились прекрасные отношения. (Впоследствии, приняв в свою компанию Марио Варгаса Льосу, они образовали литературное трио, которое Эко назвал «Три мушкетера», «потому что сперва мы враждовали, а теперь мы друзья». Варгас Льоса критиковал Салмана за то, что он слишком левый, Эко критиковал Марио за то, что он слишком правый, Салман критиковал Эко за манеру письма, но, встречаясь, они ладили между собой великолепно. «Три мушкетера» с успехом выступали в Париже, Лондоне и Нью-Йорке.)
Меры безопасности были избыточны до идиотизма. Славные ребята из RAID заставили администрацию Лувра закрыть музей на весь день. Повсюду — множество людей с ручными пулеметами. Ему не позволяли подходить к окну. А во время перерыва, когда все писатели пошли к спроектированной И. М. Пеем стеклянной пирамиде, чтобы спуститься пообедать, RAID заставила его какую-то сотню шагов от крыла Лувра, где проходило собрание, проехать в машине, и вокруг пирамиды расхаживали многочисленные парни в зеркальных солнечных очках с мощным оружием наготове. Это было хуже чем помешательство; на это было неловко смотреть.
Ближе к вечеру люди из органов безопасности сообщили, что министр внутренних дел Шарль Паскуа отказался позволить ему провести ночь во Франции, поскольку это было бы слишком дорого. Но, возразил он, и Бернар-Анри Леви, и Бернар Кушнер с Кристин Окран, и Каролин, дочь Жака Ланга, предложили ему ночевать у них дома, так что государству это ничего не будет стоить. Видите ли, у нас есть конкретные данные об угрозе вашей жизни, поэтому мы не можем гарантировать вашу безопасность. Этой лжи не поверил даже Особый отдел. «Они поделились бы этой информацией с нами, Джо, — сказал Фрэнк Бишоп, — но то них ничего не было». Каролин Ланг предложила: «Если вы не хотите подчиняться распоряжению RAID, мы все разместимся с вами прямо тут, в Лувре, принесем постели, приведем друзей». Это была забавная и трогательная идея, но он отказался: «Если я так сделаю, меня никогда больше не пустят во Францию». Затем стало известно, что Кристофер Маллаби не разрешает ему переночевать в посольстве, но кто-то с британской или французской стороны уговорил «Бритиш эйруэйз» доставить его обратно в Лондон. Так что впервые за четыре года он полетел на самолете этой компании, причем без всяких проблем со стороны экипажа или пассажиров, многие из которых подходили к нему выразить дружеские чувства, солидарность и симпатию. После перелета, однако, «Бритиш эйруэйз» заявила, что дала согласие «на уровне местного руководства» под давлением французов и приняла меры к тому, «чтобы в будущем это не повторялось».
Колоссальное турне группы U2 с альбомом Zooropa докатилось до стадиона «Уэмбли», и Боно, позвонив ему, спросил, не хочет ли он выйти на сцену. Группа хотела выразить свою солидарность, и это был самый сильный жест, какой пришел музыкантам в голову. Поразительно, но Особый отдел не возражал. То ли они решили, что на выступление U2 не придет так уж много убийц-исламистов, то ли им просто самим хотелось на концерт. Он взял с собой Зафара и Элизабет и первое отделение просидел на стадионе вместе с ними. Когда он встал, чтобы отправиться за кулисы, Зафар сказал: «Папа… только петь не надо». У него и в мыслях не было петь, а U2 тем более не имела этого в виду, но он решил подразнить сына: «А почему? Эта ирландская группа вполне подойдет для аккомпанемента, слушателей много — восемьдесят тысяч, так что… может, я и спою». Зафар взволновался: «Папа, ты меня не понял. Если запоешь, я покончу с собой».
За кулисами он увидел Боно в образе Макфисто: костюм из золотой парчи, выбеленное лицо, красненькие бархатные рожки — и за несколько минут они придумали маленький диалог. Боно сделает вид, что звонит ему по сотовому, и, пока они будут «разговаривать», он выйдет на сцену. Выходя, он понял, как это бывает, когда тебя приветствуют восемьдесят тысяч человек. На книжных чтениях — и даже на таких больших торжественных мероприятиях, как благотворительный вечер ПЕН-клуба в Торонто, — аудитория несколько меньше. Девушки не залезают бойфрендам на плечи, прыжки в толпу со сцены не практикуются. Даже на самых-рассамых литературных вечерах у микшерского пульта танцуют максимум одна-две супермодели. Тут было помасштабней.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
