десяти шагах от себя: «Эй, это я!» Злоумышленники неожиданно столкнулись друг с другом в тумане, среди них произошло замешательство. Теперь было проще простого убежать от них. Однако это Христиану и в голову не пришло. Ярость клокотала в его душе; он не хотел, чтобы головорезы повернули вспять и стали искать его в Стольборге. Громким голосом он вызывающе окликнул их, назвав свое имя, и принялся кружить по льду, не удаляясь, но делая все возможное, чтобы раздразнить убийц и не дать им действовать сообща, а напротив, самому напасть на них поодиночке. Он превосходно владел собой, а потому вскоре сумел сосчитать их: злодеев было трое, убитый Массарелли был четвертым.
Несмотря на поразительное присутствие духа, Христиан был в то же время сильно возбужден, и пьянящее желание отомстить доставляло ему какое-то острое наслаждение. Поэтому он был чуть ли не раздосадован, когда позади него раздались шаги, такие же мягкие, как его собственные, по которым он сразу узнал своих спутников по охоте, обутых в такие же войлочные сапоги, как и он сам. Опасаясь, как бы разбойники не обратились в бегство без боя, Христиан подбежал к друзьям и торопливо шепнул им:
— Их трое, они близко, надо их схватить! Идите за мной, но — ни слова!
И тотчас же, повернувшись прямо навстречу врагам, он остановился там, где, по его расчетам, они собрались все трое, и снова назвал себя, осыпая их насмешками за промахи и трусость. В тот же миг один из злодеев нанес ему в руку удар кинжалом и сам упал к его ногам, задыхаясь, теряя сознание от сильнейшего удара рукоятью норвежского ножа Христиана, который пришелся ему прямо в грудь. Рана Христиана была незначительной благодаря рукаву прочной оленьей куртки; он вознес хвалу небу за то, что не поддался желанию пропороть злодея ножом, как медведя на охоте. Ведь необходимо было захватить живым одного из bravi[94] барона. Остальные двое сочли его убитым и, полагая, что со смертью вожака дело проиграно, обменялись какими-то словами, означавшими на их воровском языке: «спасайся кто может», но они не сообразили, что их подстерегают майор и лейтенант, тотчас же схватившие одного из них; второй же дал тягу.
— Праведное небо! Неужели вы ранены, Вальдо? — спросил майор, которому Христиан помогал разоружать негодяев.
— Нет, нет, — ответил Христиан, не чувствуя боли и ощущая только теплоту крови, струившейся по рукаву. — Веревки есть?
— Да, хватило бы на всех, если бы только мы имели право их повесить! Мы пришли с расчетом, что непременно возьмем в плен этих красавчиков! Христиан, если вы успели перевести дух, затрубите-ка в рожок, чтобы дать знать нашим остальным друзьям, которых мы ждем и разыскиваем вот уже целый час. Вот, возьмите рожок!
— Быть может, вам лучше дать выстрел?
— Не стоит; и без того достаточно тут стреляли; нет, потрубите, говорю вам.
Христиан выполнил просьбу майора, но на звук рожка явился только капрал.
— Видите ли, — объяснил майор Христиану, — надо, чтобы все подумали, будто мы просто вышли на прогулку, заблудились и растеряли друг друга, а затем вновь встретились.
— Не понимаю.
— Необходимо создать такое впечатление, говорю я вам, хотя бы на несколько часов, чтобы барон подольше оставался в неизвестности относительно исхода дела и не смог бы натравить на нас других негодяев, несомненно имеющихся у него в распоряжении. Что же касается его самого, — добавил он, понизив голос, — придет и его черед, будьте спокойны.
— Его черед уже пришел, — ответил Христиан, — это я беру на себя.
— Не спешите, не спешите, друг мой! Вам не дано на это права. Делом этим займусь я и не дам спуска барону, ибо теперь у нас есть доказательства и уверенность в своей правоте. Но выступить против столь родовитого дворянина, состоящего членом риксдага, мы можем, только получив приказ свыше; и мы его добьемся, можете не сомневаться. А сейчас остается только одно: вам придется повиноваться мне, друг мой, ибо я требую именем закона и во имя чести, чтобы вы помогли мне во всем, что я сочту необходимым сделать, и выполнили все приказания, которые я отдам.
В этот миг к ним подбежал Гёфле, без шапки, с факелом в одной руке, со шпагой в другой. Он вышел из замка кружным путем, через дверь спальни, уговорив не без труда обеих женщин остаться под охраной Петерсона, хотя они и стремились сопровождать его, соревнуясь между собой в отваге и желании оказать помощь друзьям.
— Христиан! Христиан! — воскликнул адвокат. — Так-то вы держите слово!
— Я позабыл обо всем, господин Гёфле, — тихо ответил Христиан. — Это было сильнее меня. Неужто я мог ждать, пока эти злодеи взломают дверь и начнут стрелять в женщин?.. Ну вот, мы наконец избавлены от опасности; ступайте же к Маргарите, успокойте ее.
— Бегу сейчас же, — ответил адвокат чихая, — тем более что я чертовски простудился… Надеюсь, — добавил он уже громче, — что вы, господа, посетите нас!
— Да, конечно, как мы условились, — ответил майор, — но сперва нам следует выполнить свои обязанности.
Гёфле отправился к дамам, чтобы успокоить их, а остальные, приставив бандитам пистолеты к горл у у заставили их поднять труп Массарелли и отнести его в один из погребов горда. Затем их отвели, тщательно связав, на кухню к Стенсону, где капрал и лейтенант разожгли потухший очаг и уселись стеречь своих пленников, в то время как майор готовился допрашивать их в присутствии ‘Христиана.
Христиан несколько досадовал на то, что майор так методично взялся за дело, в котором, видимо, разбирался лучше, чем он сам; но майор, перейдя на французский язык, объяснил ему, что не так-то легко с таким противником, как барон, доказать даже ясный и проверенный факт.
— К тому же, — добавил он, — я вижу, что, к сожалению, нам недостает свидетелей. Господин Гёфле видел только конечный исход дела. Среди нас нет ни господина Стенсона, ни его племянника, ни вашего слуги. Я надеялся, что мы окажемся в гораздо большем числе, чтобы вовремя прийти вам на помощь и в то же время подтвердить все происшедшее de visu[95]. Младший лейтенант и четверо солдат, за которыми я послал, все еще не пришли. Несмотря на то, что наши бустёлле и торпы солдат расположены недалеко друг от друга, пройдет, быть может, несколько часов, из-за тумана, пока у нас здесь наберется восемь вооруженных людей.
— Но к чему нам восемь человек, чтобы стеречь двоих?
— Неужели вы полагаете, Христиан, будто барон, узнав, что его дьявольские затеи впервые потерпели неудачу, успокоится на этом?
