— Расслабься, брат. Больно?
— Не очень, — прошептал Крапивник. — Что ты сделала? Во мне словно что-то хлопнуло.
Какое-то время она продолжала поглаживать ему горло, затем оставила его и ушла в свою келью. Отец Му перекрестился. Заметив жест, брат Крапивник повторил его.
— Лучше никому не рассказывать, — пробормотал Поющая Корова.
Через три дня Крапивник заговорил в полный голос. Пошли разговоры. В течение недели сестра Клер вылечила воспаленный нарыв, грыжу, избавила от абсцесса в челюсти и предположительно от воспаления глаза. Все это могло бы пройти незамеченным, но когда она излечила от близорукости старого библиотекаря брата Обола и он четко увидел перед собой прекрасную женщину, которая сняла руки с его глаз, он издал восторженный вопль, за которым последовали такие громогласные изъявления благодарности, что они донеслись до ушей преподобного Абика.
Поющая Корова присутствовал в гостинице, когда аббат подошел к закрытым дверям кельи Эдрии.
— Я велел тебе не иметь дела с монахами!
— Я не имела дела с монахами.
— Кардинал Силентиа запретила твои фокусы с излечением.
Сестра Клер открыла двери.
— Прошу прощения, ваше преподобие, но она ничего не запрещала. И я не занимаюсь фокусами с излечением.
— Ты смеешь со мной спорить! Где твоя преданность религии?
— Вы предпочитаете, чтобы брат-библиотекарь остался полуслепым?
— Это моя ошибка, ваше преподобие, — вмешался отец Му. Он пошел на прямую ложь. — Это я послал его к ней.
— Что? — Олшуэн задохнулся от возмущения и был вынужден сделать паузу, чтобы взять себя в руки. — Пока ты здесь, ты ни на кого не будешь возлагать руки. Ты поняла?
— Да, ваше преподобие.
— Будешь ли ты повиноваться?
— Да, ваше преподобие.
Аббат перевел взгляд на Поющую Корову.
— Думаю, тебе как раз пришло время возвращаться домой.
— Благодарю, ваше преподобие, — и как только преподобный Абик удалился, он воскликнул: — Аллилуйя!
Сестра Клер улыбнулась.
— Когда поедете, сможете ли доставить письма мэру и моей семье? — спросила она.
Но Поющая Корова еще не успел уехать, когда у Эдрии появились раны. Приходя к мессе, она опускалась на колени на самых задах церкви, за колонной, где была скрыта от всех монахов хора. Отсюда она всегда могла первой покинуть церковь. Следуя за ней в гостиницу, Поющая Корова заметил темные пятна в отпечатках ее босых ног на песке. Когда она ступила на пол в гостинице, стало отчетливо видно, что ее следы окрашены кровью. Поющая Корова окликнул ее и спросил, где она так поранилась.
Юная монахиня остановилась, подобрала подол рясы и посмотрела вниз. Увидев то, что предстало ее глазам, она взглянула на отца Му. А когда она поднесла руки к лицу, он увидел, что и ладонь ее кровоточит. Эдрия казалась очень смущенной и растерянной.
— Кто вас поранил, сестра?
— Не знаю, — у нее дрожал голос. — Было темно. Думаю, что дьявол. На нем была такая же ряса, как на вас.
— Что? Кто-то в самом деле напал на вас?
— Это было как во сне. Помню молот… — Эдрия умолкла, глядя на него дикими глазами, потом кинулась в свою келью и заперла дверь. Поющая Корова слышал, как она молилась. Он пошел искать преподобного Абика, которого нашел в молитве перед деревянным Лейбовицем в коридоре.
— Она сказала, что это было как во сне, — рассказал аббату отец Му. — Но она думает, что там был кто-то с молотом, может, сам дьявол…
— Ее изнасиловали?
— Об этом она ничего не говорила.
— Пойдем. Ты говорил брату-фармацевту?..
— Он уже идет.
Когда они вошли в гостиницу, фармацевт уже был на месте. Дверь в келью Эдрии была открыта, сама монахиня распростерлась на лежанке. Едва они переступили порог, как фармацевт вытолкал их, вышел сам и прикрыл за собой дверь.
— Что у нее за раны? — прошептал аббат.
— Это раны Христовы, — тихо ответил медик.
— О чем ты говоришь?
— У нее раны от гвоздей. Рана от копья.
— Стигматы? Ты говоришь, что у женщины… м-м-м… у сестры могут быть стигматы?
— Да, она обрела их. Разрез на боку совершенно чистый. Раны на руках и на ногах окружены синевой. Она упоминала о молоте.
— Дьявол! — вырвалось у Олшуэна.
Он повернулся и выскочил из гостинички; Поющая Корова шествовал за ним по пятам.
— Да воздается! — он сплюнул. — Да будет покарано!
— Прошу прощения? Что вы имеете в виду, ваше преподобие?
— Я запретил ей пускать в ход свою силу исцеления. И вот как она мне ответила!
Те несколько секунд, что они шли к монастырю, Поющая Корова молчал, а затем покачал головой.
— Завтра я отправляюсь домой, ваше преподобие.
Аббат Олшуэн остановился.
— Без разрешения?
— Вы уже дали его. Помните?
— Конечно, — аббат повернулся на каблуках и в одиночестве пошел дальше.
Через несколько часов, когда брат Крапивник Сент-Мари пришел обсудить изменения в диете для больных, он нашел Абика Олшуэна лежащим на полу в кабинете. Правая нога у него не двигалась. Пытаясь заговорить, он издал лишь какое-то невнятное бормотание.
Брат-фармацевт пришел прямо в лазарет, куда Крапивник принес Олшуэна.
— У него удар, брат? — спросил Крапивник.
— Да, боюсь, что так.
В аббатстве, как полагалось, был приор, и отец Девенди немедленно появился в сопровождении Поющей Коровы. Крапивник вернулся на кухню.
Приор Девенди повернулся к приору Поющей Корове:
— Можешь ли ты попросить явиться ту сестру, которая излечивает?
— Ты знаешь о ней?
— Преподобный Абик передал мне рассказ матери Иридии. Я понимаю, что он был обеспокоен, но… ты же знаешь, что он может умереть.
— Я попрошу ее. Ты в курсе, что она… м-м-м… что она ранена? Брат-фармацевт рассказывал тебе?
— Нет, — вмешался фармацевт.
— Опиши ее раны отцу Девенди, — приказал ему отец Му. — Только не истолковывай их происхождение.
— Понимаю. Надо, чтобы у нее была какая-то обувь и чтобы она не ходила без бинтов.
Поющая Корова посмотрел на аббата. Преподобный Абик лежал с закрытыми глазами и мотал головой из стороны в сторону. Это ничего не означало. Му решился.
В кладовке он нашел пару маленьких сандалий. Они были очень старыми и, вполне возможно, когда-то принадлежали ему или какому-то другому мальчику-Кочевнику, которому стали малы. Он отнес их сестре Клер и сказал, что когда-то их носил Чернозуб. Она ничего не ответила, но без возражений надела их.
— Куда мы идем, отче?
— К преподобному Абику. Ты нужна ему.
Эдрия привыкла к подчинению и вышла, не спрашивая, почему она вдруг так понадобилась. Когда она прихрамывая вошла в лазарет и приблизилась к постели, преподобный Абик громко застонал и отпрянул от нее. Глаза его были широко открыты, а на лице застыла маска ужаса. Левой рукой он попытался прикрыть глаза, чтобы не смотреть Эдрии в лицо. Она остановилась и посмотрела на аббата.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
