— Вранье! Все вранье! Вы его не знаете.
— Это мы-то его не знаем? — Старуха, а вслед за ней и столпившиеся вокруг уроды громко и противно расхохотались.
— Но уж давно известны нам любовь друзей и дружба дам, процитировал недавний ревнивец.
— Мы твоего Геннадия М. знаем как облупленного, — сказала старуха. — Он… — Она помедлила, лениво покачивая горбами. Про него успеется, сначала надо разобраться с тобой. — Она окинула взглядом собравшуюся вокруг компанию. Здесь были все, кого увидел Андрей Т. на площадке перед зданием Заповедника, когда смотрел из окна. И человек-блин, и недобитый фашист, и хмырь с челюстью, и человек-вешалка, и эстрадная халтурщица, и еще много других, которых, если описывать, то не хватит никаких слов. Двугорбая старуха, похоже, была тут главной. Окинув взглядом всю свору, она выбрала из всех одного и поманила его к себе. Выбранный был невысок ростом, лицо имел сплющенное и острое, похожее на лезвие топора, носил клинообразную бородку а 1а Калинин и весь был оплетен паутиной с налипшими на нее дохлыми мухами. Одна нога его была повернута пяткой вперед, другая была нормальная. Он подошел к старухе и почтительно перед ней осклабился. — Скажи-ка мне, Дрободан Дронович, кто есть для тебя он? — Старуха показала атому нелепому существу на Андрея Т.
Существо потупилось и сказало:
— Папа.
— Вот видишь! — Старуха бросила на Андрея Т. победный взгляд и велела клинобородому Дрободану вернуться в строй. Ты ж наш папочка, мы все из твоего сна вышли. Яблочки, как говорится, от яблоньки. А ты нас хочешь, как Иван Грозный своего сына… — Она покачала головой. — Нехорошо, папаша, нехорошо. Хромает у тебя педагогика.
— Послушайте… — Андрей Т. замешкался. Он не знал, как ему эту двугорбую уродину называть. — Нечего мне тут в родственники навязываться. Где Геннадий? Куда вы его от меня прячете?
— Это он нас ото всех прячет. Хорошо, есть на свете добрые люди. Не дают нам тут с голоду помереть, выпускают на волю. А то бы как эти, — она кивнула куда-то в сторону, — вся эта местная шелупонь, все эти окосевшие Соловьи-Разбойники да оголодавшие старики Хоттабычи. Ты пойми, мы не они. Мы не сказочные, мы — настоящие. А всех нас, как какого-нибудь Мойдодыра, сюда, в этот ящик, в этот дохлый НИИЧАВО, в Заповедник, чтоб ему ни дна ни покрышки. Мы же можем приносить людям добро, много добра, и добра настоящего, не сопливого, как у Золушки и ее тетки, а реального, твердого, как американский доллар. А нас тут пытаются удержать. И между прочим все этот твой ненаглядный Гена.
— Стоп, — сказал Андрей Т. — Думаете, я что-нибудь понял? Какой Мойдодыр? Какое такое НИИЧАВО? То самое? Кто вас пытается удержать, раз вы свободно на «мерседесах» ездите?..
— У папочки проявляются первые проблески разума. — Пока Андрей Т. спрашивал, старуха отвечала на каждый его вопрос довольным кивком. — Правильно, эмоции надо гасить и уступать дорогу рассудку.
— И Гена! Гена-то тут причем? — Андрей Т. все не хотел успокаиваться.
— Тише! — Старуха остановила его рукой. — Твой Гена и есть причина всех наших бед. Неужели ты до сих пор не понял? Гена, Геннадий М, — директор этого Заповедника. Он здесь полновластный хозяин. Ну, конечно, не полновластный, за всем ведь не уследишь, верно? — Последняя фраза относилась к окружающей ее толпе монстров. Те в ответ захрюкали, захихикали и стали наперебой подмаргивать своей уродливой командирше. Когда они отморгались, она продолжила образовательный курс. Сейчас твой Гена в Москве. А завтра он будет здесь. И вся наша вольная жизнь кончится. Потому как переводят наш Заповедник на строгий подцензурный режим, и ходу отсюда нам уже никуда не будет. Так что, папочка, догуливаем последние денечки…
Андрей Т. почесал в затылке. «Вот оно что, оказывается. Абрикос у них здесь директор. Интересное получается приключение». Но что-то в ее рассуждениях было не так. Как-то у двугорбой старухи не сходились концы с концами.
— До завтра еще времени много. Вы же можете отсюда уехать. — Он задумался и добавил: — Или не можете?
— Можем, папочка, мы многое чего можем в отличие от тебя. Мы — народ памятливый и два раза на одни и те же грабли не наступаем. Но тебе, папочка, придется остаться здесь. Будешь ты, папочка, чем-то вроде залога. Сегодня в полночь мы тебя зафиксируем, а утром, когда приедет дорогой господин директор, увидит он вместо своего бывшего друга героя одноименной оперы композитора Римского-Корсакова. Прольет господин директор по своему бывшему закадычному другу скупую слезу, подпишет очередной приказ, и положат этот приказ на полку, где лежать ему до скончанья века рядом с тысячами других. Такая вот радужная перспектива.
Андрей Т. улыбнулся. Почему-то, выслушивая все эти угрозы, он не испытывал никакого гнева. Если поначалу он еще волновался, готов был спорить и доказывать свою правоту, то теперь успокоился окончательно. Уж слишком все это походило на фарс, слишком плохо играли занятые в фарсе актеры, слишком мелки, безжизненны и фальшивы были страсти, которые перед ним разыгрывались. Он — живой человек, они — мертвяки, ничто, вылезли из дурного сна и корчат теперь из себя хозяев вселенной. И еще неизвестно, существуют ли эти твари в действительности. Чем больше он обо всем этом думал, тем сильнее его разбирал смех. Какое-то время Андрей держался, но, наконец, не выдержал. В горле у него запершило, в глазах заиграли чертики и смех прорвался наружу. Андрей Т. стоял перед старухой, подергиваясь и прикрывая ладонью рот.
Двугорбая сначала не поняла. Она тупо уперлась своим мерцающим катафотом в дергающуюся от смеха фигуру, оглядела всю мерзопакостную компанию — не строит ли кто в ней рожи и не делает ли соседу рога, но, не заметив ничего подозрительного, вновь уставилась на Андрея Т. и спросила его удивленным голосом:
— Папочка, ты чего? Может, тебе валидолу? Есть здесь у кого-нибудь валидол?
Из толпы высунулся дохленький упырек, облизнулся и застенчиво предложил:
— А может, кровопускание? Натуральный способ, никакой химии. Помогает, я пробовал.
— Нетушки. — Андрей Т. бешено замотал головой. Смех смехом, а давать им пить свою кровь — уж это он ни за что не позволит. — Свою пускайте, а моя пусть останется у меня. И вообще, ребята, хватит мне тут морочить голову. Считайте, что разговора не получилось. Я пошел, мне пора. Где здесь выход?
— По-моему, папаша не понял. — Старуха заворочала под балахоном горбами, словно хищная огромная птица, собирающаяся взлететь. — Для тебя отсюда выхода нет. В Заповеднике ты останешься навсегда.
— Ага. Это я уже слышал. В полночь вы меня… как это? Зафиксируете. Кстати, что это значит — «зафиксируете»? Замочите что ли? А труп замуруете в стене?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
