Леди Брекнел…Земля теперь не приносит ни дохода, ни удовольствия. Она дает человеку положение и мешает его сохранить. Вот и все, что можно сказать о земле.
Джек. У меня есть дом в деревне с участком земли, конечно, что-то около полутора тысяч акров, полагаю. Но мой доход от него не зависит. Насколько я знаю, браконьеры – это единственные люди, которые хоть что-то получают с этой земли.
Леди Брекнел. Дом в деревне!…Надеюсь, у вас есть дом в городе? Такая простая и неиспорченная натура, как моя Гвендолин, не может жить в деревне!
Но, несмотря на это, воображение жителей города продолжало рисовать картины счастливого деревенского прошлого. К какому бы социальному слою горожанин ни относился, он хотел иметь дом с садиком и, если была возможность, арендовал участок земли. Тем самым создавалась иллюзия сельской жизни в городе, оставляя за скобками реальные трудности деревенского быта. Архитектура и планирование городов также отразили эту тоску по сельской жизни, ярким выражением которой стал проект Борнвилла для квакеров – владельцев фирмы «Кэдбери» и движение «Город-сад» в конце XIX в.
Массы и классы: городской рабочий
Нет ничего странного в том, что урбанизация и упадок деревни оказали глубокое влияние на все классы населения Британии. Еще в первой половине XIX в. больше всего на свете имущие классы боялись возникновения революционного рабочего класса или классов. Самое поразительное, что во второй половине века этот класс так и не сформировался. Большинство наемных рабочих того времени не оставили по себе практически никакой памяти, кроме плодов своего труда: обстоятельства их частной жизни, стремления, надежды, верования, предпочтения, привычки и увлечения- все это по большей части оказалось утеряно. В колониях трудолюбивые и квалифицированные чиновники империи составляли детальные доклады об указанных аспектах существования местных народов, быт которых поражал их воображение. Однако у себя дома систематическое изучение обычаев и образа жизни британских городских низов начались только в самом конце XIX в. Впечатляющий труд Генри Мейхью «Лондонские рабочие и бедняки: энциклопедия условий жизни и заработков тех, кто желает работать, тех, кто не может работать, и тех, кто не желает работать» вышел в 1861-1862 гг. и явился в этой области первым, хотя и несистематизированным исследованием. К тому же за ним никто не последовал. Однако нам достоверно известно, что картина жизни бедных слоев была довольно сложной и поливариантной, причем в ней большую роль зачастую играли религия и местные обычаи.
Тем временем уровень жизни некоторых слоев трудящихся начал быстро расти. Между 1860 и 1914 гг. реальная заработная плата удвоилась. Во время бума 1868-1874 гг. она росла особенно быстрыми темпами, а между 1880-1896 гг. реальная заработная плата увеличилась почти на 45%. К 80-м годам у многих рабочих впервые в XIX в. возникла возможность для отдыха. У них появились деньги (хотя совсем немного) на что-то кроме еды, одежды и квартплаты. Самое удивительное – несмотря на эти свободные деньги, рождаемость в семьях рабочих не выросла, а упала. То же произошло и в семьях состоятельного класса еще раньше, начиная с 70-х годов. Таким образом, эта тенденция среди трудящихся явилась зеркальным отражением ситуации в преуспевающей части общества. Характерно, что свободные деньги тратились не на то, чтобы в семье появились новые дети. Такое неожиданное и беспрецедентное развитие событий опровергало предсказание классических политэкономистов, от Мальтуса до Маркса, утверждавших, что из-за «железного закона заработной платы» рабочий класс обречен получать только прожиточный минимум, поскольку любой излишек будет поглощаться новыми детьми. Контроль над рождаемостью открыл британскому рабочему путь к относительному благосостоянию начиная с 80-х годов XIX в. Теперь трудно сказать, как и почему это произошло. Женщины и мужчины вступали в брак позднее, чем раньше, к тому же они, видимо, использовали еще довольно ненадежные противозачаточные средства, которые получили распространение с 70-х годов. Поэтому женщины, вероятно, регулярно делали аборты.
В те времена термин «трудящиеся классы» (викторианцы почти всегда использовали его во множественном числе) применялся в отношении довольно широкого круга людей. В обзоре Чарлза Бута «Жизнь и труд населения Лондона», начатом в конце 80-х годов XIX в., мы находим шесть категорий трудящихся: «высокооплачиваемые рабочие», «рабочие, регулярно получающие среднюю зарплату», «регулярно получающие небольшую зарплату», «имеющие временные заработки», «не имеющие постоянного места работы» и те, кого Бут назвал «низший класс». «Рабочие, регулярно получающие среднюю зарплату» вошли в самую большую группу – практически она равнялась остальным пяти вместе взятым. Мужчины и женщины этой группы заметно сократили состав своих семей, их реальная зарплата увеличилась, и, кроме того, они стали осознавать важность своей роли в экономике.
Растущее благосостояние рабочих со средним заработком заставляло их вступать в профсоюзы, чтобы защитить свои сбережения, а также добиваться повышения зарплаты и улучшения условий труда. В середине столетия профсоюзы были еще довольно узкими цеховыми объединениями, члены которых ревниво оберегали свое завоеванное тяжким трудом привилегированное положение среди наемных рабочих. Оно достигалось благодаря длительному ученичеству, получению высокой квалификации или выполнению ответственной работы на машинах. Постоянно растущий спрос на квалифицированную рабочую силу только усиливал влияние и укреплялся статус этих цеховых профсоюзов, а технические новшества, например строительство судов из металла, не уменьшали, а увеличивали их значимость. Но в 70-х и особенно 80-х годах ряды профсоюзов стали расширяться за счет вступления в них трудящихся, занятых на постоянной основе. Такое положение стало возможным благодаря выросшим стандартам жизни, так как членство в профсоюзе было делом дорогим. Цель профсоюзов заключалась не только в переговорах об увеличении заработной платы, они были связаны с обществами взаимопомощи, а часто и сами выступали как общества взаимной поддержки, которые выплачивали пособия своим членам. Особенно важным для рабочего человека с чувством собственного достоинства было пособие на погребение, дававшее возможность избежать унизительных похорон, оплаченных работным домом. Многие профсоюзы предоставляли также пособие по болезни и безработице, поскольку государство не оказывало содействия жертвам временных неурядиц и уж тем более не помогало тем, кто не мог работать постоянно, если не принимать во внимание работные дома как последнее прибежище для несчастных.
С точки зрения наблюдателя, жившего после 1945 г., деятельность профсоюзов развивалась тогда довольно странно. В течение двадцати лет после 1874 г. состояние экономики характеризовалось значительной дефляцией – т.е. цены (и до некоторой степени зарплата) падали. Но для тех, кто имел постоянную работу, реальная оплата труда при этом росла. С этим не могли примириться тред-юнионисты – человеку трудно поверить в то, что хозяин понижает тебе зарплату, а живешь ты все-таки лучше, чем раньше. Поэтому новые профсоюзы были настроены на борьбу за сохранение заработной платы рабочих. В этом движении практически не было идеологии, кроме идеи солидарности. Социалисты играли некоторую роль в самых известных забастовках того времени: на спичечной фабрике «Брайант энд Мэ» в 1888 г. и в лондонских доках в 1889 г. (последняя известна как «забастовка за докерский шестипенсовик»). Обе акции привлекли большое внимание среднего класса, поскольку произошли в Лондоне под самым носом у радикалов. Но эти забастовки нельзя назвать типичными: в лондонских доках действия рабочих возглавлял не профсоюз, поскольку он был создан после завершения забастовки; да и роль в них «социалистов», таких, как Джон Бёрнс, не стоит преувеличивать. Люди, возглавлявшие профсоюзы, были в большинстве своем последовательными сторонниками Гладстона. Работы Карла Маркса, помимо узкого круга адептов, были никому не известны, хотя он провел в Англии большую часть сознательной жизни. Труды социалистов, увидевшие свет в 80-х годах XIX в., читали очень немногие. Упорное сопротивление, с которым в рабочей среде встречали социалистические идеи, вызывало отчаяние интеллектуалов, принадлежавших к среднему классу.
Профсоюзы стали организациями, деятельность которых отражала выросшее самосознание рабочего класса, а совместно проведенный досуг, особенно мужчинами – главами семейств, подпитывал затем чувство классовой солидарности. В любом промышленном городе, от Портсмута до Абердина, любимым развлечением мужчин, почти без исключений, стал футбол, который был придуман в частных школах и университетских любительских клубах, но превратился к середине 80-х годов в профессиональную игру. В последней четверти XIX в. любой уважающий себя промышленный город имел свой футбольный клуб. Некоторые команды отражали существующий религиозный раскол, например католический «Селтик» и протестантский «Рейнджерс» в Глазго, католический «Эвертон» и протестантский «Ливерпуль» в Мерсисайде. Футбол поддерживал местный патриотизм и помогал болельщикам осознать себя частью целого, что удавалось далеко не всем политическим функционерам. Он был продуктом высокоорганизованного урбанистического общества: регулярность и сложность графика проведения игр за Кубок (начиная с 1871 г.) и за первенство Лиги (с 1888 г.) требовали от зрителей постоянного и непосредственного интереса, а также свободных денег, чтобы каждую неделю покупать входные билеты, а возможно, и оплачивать проезд в другие города, если команды играли на выезде. Подобные игры собирали огромные массы людей, способные к самоорганизации. Они отражали настроения дисциплинированной рабочей силы, готовой платить за то, чтобы следить, как другие играют за клуб, организованный местными бизнесменами. Необходимость для городского рабочего постоянно следить за играми в течение всего футбольного сезона давала ему более широкую временную перспективу, чем-то напоминавшую зависимость его сельских собратьев от климатических периодов.
