Но еще более веселой выглядит версия самого Шелленберга. Если Гейдрих получил три миллиона не «деревянных», а золотых рублей, значит, выплата должна была производиться в валюте или золоте. А теперь представьте себе советских граждан, расплачивающихся в 1937 году в Москве, Ленинграде или Киеве немецкими марками, британскими фунтами или американскими долларами, да еще в крупных купюрах! Если подобная идея и посетила бы какого-нибудь сумасшедшего, на свободе бы он оставался ровно столько, сколько бы потребовалось, чтобы сообщить о происшествии ближайшему милиционеру. Переписывать номера банкнот или метить их особой краской не было никакой нужды, поскольку свободное хождение валюты и так было запрещено. Шелленберг, проведший в России немало разведывательных операций, не мог не знать этого. Ляп с тремя миллионами, скорее всего, остался в тексте книги потому, что смерть не позволила Шелленбергу завершить работу над мемуарами и, в частности, отредактировать их. Хёттль же достаточно бездумно списал занимательный эпизод с тремя миллионами и тремя агентами, из-за них провалившихся (опять сакраментальное число три, столь дорогое человеческому разуму). И еще по своему усмотрению оснастил процесс над Тухачевским рядом взятых из головы подробностей, у Шелленберга, слава богу, отсутствующих.
Хёттль заставил Ворошилова произносить речь на суде, а Вышинского требовать подсудимым смертной казни, хотя ни тот ни другой даже не присутствовали в зале, где проходил процесс по делу о «военно-фашистском заговоре». Возможно, до отставного разведчика докатились слухи о выступлении Ворошилова на Военном совете, и он ошибочно решил, что Климент Ефремович держал речь на самом судебном процессе. Саму дату суда Хёттль сдвинул на день — на 10 июня, посчитав, видно, что сообщение в «Правде» должно было появиться, как это было обычно, на следующий день после суда.
Автор «Секретного фронта» без всякого смущения позаимствовал из неопубликованной рукописи Шелленберга весь эпизод с Тухачевским. О том, что они встречались после освобождения Шелленберга из тюрьмы в 1949 году, Хёттль прямо намекает в своей книге: «Шелленберг, бывший глава немецких разведывательных служб, был очень больным человеком, и вынесенный ему приговор (к шестилетнему тюремному заключению за военные преступления. — Б. С.) имел больше символическое значение. Его поместили в госпиталь и выпустили на свободу задолго до окончания срока приговора. По приглашению командующего швейцарской армией генерала Гвисана, или его начальника разведки во время войны полковника Массона, Шелленберг отправился в Швейцарию, а потом в Испанию. Там он пытался установить связь со своими бывшими коллегами, находившимися в значительно более лучших финансовых условиях, чем он сам, но не нашел здесь опоры и отправился в Италию, где начал писать мемуары по заказу одного швейцарского издательства. Издательского аванса хватало Шелленбергу только на жизнь, но не на медицинское лечение. Летом 1952 года случился рецидив его заболевания, и Шелленберг умер после операции, проведенной то ли неудачно, то ли слишком поздно». В действительности Шелленберг умер от рака печени после проведенной с большим опозданием хирургической операции в марте 1952-го; причиной роковой затяжки, однако, послужило не безденежье Шелленберга, а его страх перед скальпелем.
Трудно сомневаться, что одним из посетивших бывшего начальника 6-го отдела РСХА (а после смещения Канариса в феврале 1944-го — и всех германских разведывательных служб) коллег и был сам Хёттль, сумевший каким-то образом ознакомиться с главой его мемуаров о Тухачевском (а быть может, и скопировать ее). Неслучайно Хёттль начал писать соответствующий раздел своего труда еще в 52-м, поскольку говорит там о Сталине как о здравствующем человеке. Скорее всего, узнав о смерти Шелленберга (не ранее лета того же года), Хёттль решился позаимствовать у покойника столь выигрышный эпизод, надеясь, что в обозримом будущем мемуары Шелленберга не увидят свет, и вовсе не рассчитывая, что читателям придется сличать оба текста.
Таким образом, мы выяснили, что версию с немецким досье на Тухачевского, якобы переданным Сталину, придумал Вальтер Шелленберг. Зачем придумал — понять более или менее можно: чтобы возвысить родное ведомство, приписать ему еще один крупный успех в тайной войне (тем более что на настоящие успехи у германских спецслужб в годы Второй мировой войны был большой дефицит). А вот мотивы действий Гейдриха, если бы он действительно организовал провокацию против советского маршала, выглядят труднообъяснимыми. Ну, удалить от руководства Красной армией не слишком дружественного немцам Тухачевского — дело, безусловно, хорошее. Еще в 1935 году его антигерманские статьи вызвали соответствующую реакцию: немецкий посол фон Шуленбург выразил недовольство по этому поводу наркому иностранных дел Литвинову, а военный атташе полковник Гартман заявил в отделе внешних сношений Генштаба Красной армии, что «имеет указание сообщить об отрицательном эффекте, который произвела статья Тухачевского на командование рейхсвера». Однако Шелленберг-то писал, что Гейдрих, Гитлер и прочие как раз подозревали, что Тухачевский действительно хочет заручиться поддержкой со стороны Германии для осуществления военного переворота. Где же тут логика?
И потом, никаких объективных данных о симпатии к Германии Сталина или, скажем, Ворошилова не существовало. Немцы подозревали в прогерманских настроениях Уборевича, однако он-то был в одной команде с Тухачевским! Так не всё ли равно было Гитлеру и Гейдриху, кто стоит во главе Красной армии — Ворошилов или Тухачевский! Ведь один человек, очень талантливый или уникально бездарный, боеспособность вооруженных сил не определяет, будь он даже военным министром. Что же касается долгосрочного подрыва мощи Красной армии, то, передавая Сталину свою фальшивку, Гейдрих никак не мог рассчитывать, что это вызовет истребление большей части высшего комсостава, а не только смещение и казнь Тухачевского и десятка-другого наиболее близких к маршалу людей. К тому же с точки зрения ослабления потенциального противника Германии было бы гораздо выгоднее сохранение в руководстве Красной армии скрытого противостояния двух кланов (если до немецкой разведки дошли слухи о довольно жесткой борьбе между группировками Ворошилова и Тухачевского).
Необходимыми же для создания правдоподобной картины военного заговора сведениями о личных взаимоотношениях в верхних эшелонах советских вооруженных сил германские спецслужбы вообще не располагали. Об этом честно и весьма убедительно написал в мемуарах уже упоминавшийся генерал-майор Карл Шпальке: «Ни г-н Гейдрих, ни СС, ни какой бы то ни было партийный орган (национал-социалистов. — Б. С.) не были, по-моему, в состоянии вызвать или только запланировать подобный переворот — падение Тухачевского и его окружения. Не хватало элементарных предпосылок, а именно, знания организации Красной армии и ее ведущих фигур. Немногие сообщения, которые пересылались нам через «абвер-3» партийными инстанциями на предмет проверки и исходящие якобы от заслуживающих доверия знатоков, отправлялись нами почти без исключения обратно с пометкой "абсолютный бред"!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
