Если девушки это и знали, то делиться информацией с Ноа явно не собирались.
– Да, и позвольте мне сказать вам еще одну вещь, – мягко заметил Ноа. Насколько он понимал, в его обязанности еще входило поддержание морального духа в школе и обучение учеников азам нравственности. – У вас, ребят, существует неписаный моральный кодекс – никогда не доносить друг на друга. В одном случае это только идет на пользу, в другом приносит большой вред. Сейчас сложились именно такие обстоятельства. Я могу понять ваше желание не называть никаких имен; в конце концов, то, что произошло между Джули и неизвестным мне человеком, – это их частное дело. Но мы, вероятно, узнаем его имя, и чем дольше вся эта история будет раскручиваться, тем тяжелее будет ему. – Он сделал паузу, чтобы девушки получше уяснили сказанное. Потом добавил: – Если вы будете продолжать молчать, пока имя доктора Грейса будет втаптываться в грязь, вы станете самыми настоящими соучастниками Джули.
Он заметил, как пальцы его слушательниц напряженно сжались, они старались смотреть прямо перед собой, не мигая. Тихо и с разочарованием в голосе он произнес:
– Если кто-нибудь из вас хочет со мной побеседовать – неважно, все вместе или в одиночку, я буду в кабинете и с удовольствием вас выслушаю.
Он хлопнул рукой по радиатору отопления, о который опирался, и направился к письменному столу. К тому времени, когда ему удалось заставить себя сосредоточиться на документах, лежавших перед ним, девочки уже ушли. Они сделали это как раз вовремя, потому что через минуту ему позвонил президент Опекунского совета.
Роджер Рассел закончил школу в Маунт-Корте тридцать лет назад, преуспевал в бизнесе в Нью-Йорке и приезжал в Таккер на ежемесячные встречи с преподавательским составом. В промежутках они с Ноа общались по телефону. Этот человек весьма нравился Ноа, он был вдумчивым и рассудительным и хорошо знал многочисленные проблемы школы. И всячески старался помочь их разрешить. Он был неплохим противовесом прочим членам Опекунского совета, которые в своей массе были старше по возрасту, консервативнее и требовательнее. Если бы Роджер Рассел не был президентом совета, тогда Ноа, возможно, так бы и не решился возглавить школу. Он взялся за эту должность только благодаря личной просьбе Роджера.
Теперь Роджер просил его рассказать без утайки, что произошло.
– Скажите мне, что из того, о чем говорит Клинт Энджел правда, – а что – нет.
Ноа ожидал, что Роджер позвонит ему. Если богатые родители питомцев школы не получают от директора удовлетворительных, с их точки зрения, объяснений по поводу того или иного события, они обычно идут в более высокие инстанции.
– Не знаю уж, что он вам наговорил, но то, что его дочь забеременела, – это точно.
– И ее изнасиловал школьный врач?
– В этой части его заявление не соответствует истине.
– Вы в этом уверены?
– В определенной степени. Я не слишком хорошо знаю этого врача, зато неплохо знаю одного из его товарищей по работе. Она за него ручается. Кроме того, Джули сама пыталась заигрывать с врачом и просила сфотографировать ее в обнаженном виде. Когда же он отказался, она пришла в ярость. Теперь она беременна, и ей необходимо возложить вину за это на кого-нибудь. И она из мстительных чувств во всеуслышание заявляет, что виной всему доктор Грейс. Что касается настоящего виновника, то им может оказаться любой из полдюжины учеников выпускного класса школы. Джули весьма активно встречалась с молодыми людьми.
– Клинт в ярости. Еще неизвестно, правда, станет ли он подавать в суд на доктора, но он уже сейчас обвиняет школу в недостатке контроля над учащимися со стороны преподавательского состава.
– А вы лично? – спросил Ноа, желая понять расстановку сил.
– Конечно, нет. Ведь не могут же преподаватели, в самом деле, водить учеников за руку в туалет. Случаи сексуального общения между учащимися были и будут всегда, тем более в закрытых школах. Исключение составляют лишь закрытые школы, где учатся дети одного пола, да и то бы я не стал это утверждать на все сто. Как же нам узнать правду?
– Я проведу несколько встреч с товарищами Джули, особенно с теми, с кем она была наиболее близка, – ответил Ноа. – Они вполне могут знать, кто стал виновником всего случившегося. А если не знают сейчас, то обязательно разузнают позднее. Если дружок Джули все-таки ученик, то все еще не так плохо. Всегда можно сослаться на безответственность молодости. Если же это взрослый, к тому же, призванный охранять благополучие детей и получающий за это деньги от школы, – картина резко меняется.
Роджер вздохнул.
– В том и другом случае перед нами встают серьезные проблемы. Я постарался успокоить Клинта, но он жаждет крови. Я договорился с ним о личной встрече на завтра. Будет присутствовать наш адвокат. Между нами говоря, я постараюсь убедить Клинта, что своим расследованием он может навредить дочери больше, чем кто-либо.
– Он довольно жестокосердный человек. Ничего удивительного, что Джули пришлось заявить об изнасиловании. Он припер ее к стенке.
– Сейчас он хочет то же самое проделать с нами, Ноа, и, черт возьми, мне это не нравится. Маунт-Корт постепенно начал выбираться из ямы, поэтому несправедливо, что заявление одной взбалмошной девицы может свести на нет все наши усилия.
Ноа постарался обдумать все спокойно.
– В конце концов, все ее обвинения могут рассыпаться в прах. Она может, например, потерять контроль над собой и рассказать правду; в таком случае ее отец убедится, что она лгала. Может статься, что виновник сознается сам, и тогда результаты будут такие же. Школа понесет максимальный ущерб только в том случае, если Клинт решит подать на нас в суд.
– Будем надеяться, что он этого не сделает, – сказал Роджер. – По многим причинам. Я, в частности, обратил внимание на ту огромную работу, которую вы проделали в школе всего за три месяца, и надеюсь, что смогу убедить вас остаться на постоянную работу.
В сентябре Ноа не стал бы об этом даже думать и просто расхохотался бы Роджеру в лицо. Но обстоятельства изменились. Вполне возможно, что он решится остаться. По многим причинам.
– Мы говорили с вами об одном годе, и это я по-прежнему могу вам обещать, – сказал он.
– Вы ввели в курс обучения такие интересные программы. Мне бы хотелось, чтобы эти курсы были продолжены и даже расширены. Если дело все-таки дойдет до суда, то, вероятно, вашим начинаниям не суждено продлиться. Опекунский совет прежде всего захочет дистанцироваться и от вас, и от всех ваших начинаний, что означает окончательную гибель для школы в виде медленного регресса. Это и происходило до вашего приезда сюда. Вас могут обвинить наравне с доктором в попустительстве низменным инстинктам. У Опекунского совета не будет выбора – им придется принести вас в жертву, дабы сохранить лицо школы.
