Один за другим в семье наследника появляются дети: Николай ( 1868 г.), Александр ( 1869 г.), Георгий ( 1871 г.), Ксения ( 1875 г.), Михаил ( 1878 г.), Ольга ( 1882 г.). Их детство и юность, проходившие в дворцах Петербурга, Петергофа, Гатчины, Царского Села и Ливадии, были безоблачными и праздничными: дорогие игрушки, преданные слуги, выписанные из Европы бонны и гувернеры и тепло родительской любви. Никто и предвидеть не мог, как драматично сложатся судьбы тех из них, кому суждено было дожить до революции (Александр умер в младенчестве, Георгий — в 1902 г.).
Семейные заботы, общие радости и потери все больше скрепляли союз Александра Александровича и Марии Федоровны. Жизнь их протекала налаженно и по-своему гармонично, являя собой контраст частной жизни Александра II. Его открытая связь с Екатериной Михайловной Долгорукой порицалась даже близкими царю людьми. Российский император мог иметь увлечения, мимолетные связи, но не две семьи: это создавало угрозу для правящей династии. Личная жизнь царя слишком тесно переплеталась с политикой, чтобы быть только его достоянием. Роман отца с Е. М. Долгорукой (ставшей по его велению в 1880 г. светлейшей княгиней Юрьевской) доставил наследнику немало горьких переживаний, уязвляя его в самое сердце. Не перестававший любить отца, он был оскорблен за мать, покинутую, по сути преданную в тяжелый для нее период жизни — в старости и болезни. Он имел все основания считать, что многолетняя связь Александра II с Долгорукой способствовала болезни императрицы и ее смертельному исходу. Он никогда не мог забыть, что в минуту кончины Марии Александровны (в мае 1880 г.) отец был не с ней — его пришлось вызывать от Долгорукой.
Воспитанный в патриархальном духе, Александр Александрович привык почитать отца, не смея открыто порицать его. К тому же он понимал, что семейная распря могла бы привести к непредсказуемым последствиям. Сложные отношения с отцом-царем, где горячая сыновья привязанность соседствовала с осуждением, раздражением, негодованием, где любовь готова была перейти в ненависть, внешне оставались ровными и спокойными. Пересиливая внутреннюю неприязнь, наследник стремился лояльно отнестись к Долгорукой, и отец ценил это. Если верить княгине Юрьевской, то именно наследнику поручил Александр II заботу о ней после своей кончины. Несколько опережая события, скажем, что эта отцовская воля не была исполнена Александром Александровичем, как и некоторые другие его заветы.
Согласно статусу наследника, великий князь Александр Александрович приобщается к государственной деятельности — участвует в заседаниях Государственного совета и Комитета министров. Его первая должность — председатель Особого комитета по сбору и распределению пособий голодающим — связана с голодом, постигшим в 1868 г. ряд губерний (особенно Смоленскую) вследствие неурожая. Назначение это сразу же обеспечило наследнику общественные симпатии. Поэт А. Н. Майков сообщал Ф. М. Достоевскому, находившемуся за границей, что наследник «входит в большую популярность». У Аничкова дворца — его резиденции — ежедневно вынимали из кружки для пожертвований по 3-4 тысячи рублей, а в день рождения Александра Александровича извлекли около 6 тысяч.
«Как я рад, что наследник в таком добром и величавом виде появился перед Россией, — откликнулся на эти сообщения Достоевский, — и что Россия так свидетельствует о своих надеждах на него и своей любви к нему. Да хоть бы половина той любви, как к отцу, и того было бы довольно».
С охотой занимаясь благотворительностью и в более поздние годы, что поощряла и Мария Федоровна, цесаревич среди других своих занятий особую склонность питал к военному делу. С пристрастием следил за преобразованиями в армии, предпринятыми способным и знающим военным министром Д. А. Милютиным, постоянно вмешивался в его распоряжения, не всегда будучи для этого достаточно компетентным. В январе 1869 г. Александр Александрович записывает о своем присутствии («вместе с папа») на докладе военного министра. Резко выступив против Милютина, цесаревич упрекал министра и его соратников, что они не прислушиваются к его рекомендациям, «мешают, вместо того чтобы помогать». «Я решился идти теперь напролом и не останавливаться ни перед кем», — заключает будущий самодержец.
Несколько ранее уже произошло событие, подтверждающее способность Александра Александровича «идти напролом». П. А. Кропоткин рассказывает в своих воспоминаниях о столкновении наследника с офицером, командированным Милютиным в США, чтобы заказать ружья для русской армии. Имени его мемуарист не называет, но, судя по всему, речь идет о К. И. Гуниусе. Это он, русский офицер, швед по происхождению, вместе с подполковником Горловым был отправлен в Америку с образцами стрелкового оружия для готовившегося перевооружения российских войск. Их выбор наследнику пришелся не по вкусу, он раскритиковал привезенные ружья. «Во время аудиенции, — рассказывает Кропоткин, — цесаревич дал полный простор своему характеру и стал грубо говорить с офицером. Тот, вероятно, ответил с достоинством. Тогда великий князь пришел в настоящее бешенство и обругал офицера скверными словами». Офицер немедленно ушел и прислал наследнику письмо, в котором требовал, чтобы тот извинился. Он прибавлял, что если через 24 часа не получит извинения, то застрелится. «Я видел его, — свидетельствует Кропоткин, — у моего близкого друга в тот день, когда он ежеминутно ждал, что прибудет извинение. На другой день его не было в живых».
Александр II, разгневавшись на сына, приказал ему идти за гробом до могилы. Но «даже этот страшный урок», по словам Кропоткина, «не излечил молодого человека от романовской надменности и запальчивости».
Думается, именно эти отмеченные мемуаристом черты, а не природная жестокость прежде всего сказывались в отношениях Александра Александровича с зависимыми от него людьми. Ту же нравственную глухоту проявлял он и став императором: чего стоили некоторые его пометки на полях официальных документов, унижающие и оскорбляющие их авторов. Но с отпором своей сиятельной вседозволенности он сталкивался очень редко. Потому-то он и не принял всерьез угрозу К. И. Гуниуса, что привык к иным понятиям о чести и достоинстве в своем окружении.
Жизнь наследника, все больше заполнявшаяся государственными делами и семейными заботами, включала в себя и то, что было связано с его увлечениями и развлечениями. Александр Александрович проявлял незаурядный интерес к русской истории и даже возглавил Императорское Историческое общество, основанию которого в 1866 г. содействовал. Посещал не только его торжественные годовые заседания, но и, неоднократно, рабочие, рядовые, где терпеливо слушал разные по степени занимательности доклады и сообщения, выказывая немалую любознательность.
Императорское Русское Историческое общество немало способствовало развитию исторической науки. Периодические его издания, субсидируемые казной, — «Сборники Императорского русского исторического общества» — содержали ценнейшие публикации из государственных и частных архивов по истории внутренней политики и дипломатии XV— XVIII вв. Ими и сейчас, как важнейшими источниками, пользуются историки.
У царя был вкус к подлинным историческим документам, реальным свидетельствам прошлого. Зная о пристрастии Александра Александровича к мемуарам, письмам прошлых лет, деловым бумагам минувших царствований, многие в его окружении дарили ему материалы своих личных, семейных архивов — коллекция их в Зимнем дворце к концу его правления была весьма значительной. Непрерывно пополнялась и историческая библиотека Александра Александровича. Выходившие в свет исследования, как правило, подносились наследнику и маститыми, и начинающими историками. Вряд ли он со всеми ими знакомился: любимым видом чтения оставались исторические романы Загоскина и Лажечникова. Именно им он отдавал предпочтение перед научной и художественной литературой.
Составленный им в 1879 г. список прочитанных книг, оставшийся, правда, незавершенным, поражает скудостью. Пушкин представлен «Борисом Годуновым» и «Евгением Онегиным». Среди произведений Гоголя не названы «Мертвые души». Из Тургенева указаны лишь «Записки охотника» и «Отцы и дети», из Гончарова — «Фрегат „Паллада“ и „Обломов“, „Преступление и наказание“ — единственное произведение Достоевского, упомянутое здесь. А ведь писатель преподнес наследнику и роман „Бесы“, сопроводив его письмом с авторским комментарием.
В списке прочитанного значится антинигилистический роман В. П. Клюшникова «Марево» — грубая карикатура на революционеров. Читал цесаревич и «Что делать?» Чернышевского, но героев его так и не запомнил. Уже будучи императором, встретив фамилии Лопухова и Кирсанова в одном из следственных дел народовольцев, оставил на полях вопрос: «Кто такие?»
Случалось наследнику знакомиться и с нелегальной печатью: именно из нее можно было узнать новое о злоупотреблениях высших чиновников. В марте 1867 г. Александр Александрович отметил в дневнике, что «с интересом читал № „Колокола“, где разбирались министры».
