Положительно отнеслись к «Дыму» А. Д. Галахов и А. В. Никитенко. И тот и другой дали высокую оценку именно критической части романа, касающейся «текущей действительности»[335].
А. В. Никитенко в своем дневнике в мае 1867 г. записал: «Многие недовольны тем, что Тургенев будто бы обругал Россию. Конечно, он выказывает себя не особенно благосклонным к ней. В романе веет дух недовольства всем, что делалось и делается в ней <…> Народности нашей роман почти не касается. Весь он сатира, чуть не памфлет на наших заграничных шатунов обоего пола. Особенно достается аристократам и политикам: это им и поделом» (Никитенко, т. 3, с. 83).
В письме М. В. Авдеева к Тургеневу от 19 июня (1 июля) 1867 г. выделялись как художественное новаторство сатирические сцены «Дыма»; «любовные сцены» романа, с точки зрения Авдеева, были «прелестны, как всегда». Касаясь недостатков «Дыма», Авдеев писал: «Не удовлетворила меня мысль, которая проглядывает у Вас, о недоразвитости нашей для политической жизни и в конце — политический индифферентизм Ваш: тут бы следовало высказаться Вам, и опять-таки именно Вам, гораздо положительнее и дать свою программу <…> Теперь уже — без политических солений и пикулей нам всё кажется пресно, и это Вам доказывает, между прочим, нашу дозрелость до этой жизни. Что вся здешняя жизнь — дым, это можно говорить в минуты мизантропии, и было уже Вами высказано несравненно определеннее; но что все наши русские повороты — дым, направляемый дуновением сверху, — совершенно верно…» (Т сб, вып. 1, с. 419).
Весьма положительная оценка романа Тургенева содержалась и в письме А. Н. Плещеева к А. М. Жемчужникову от 15 (27) июля 1867 г. «Что касается до меня, — писал Плещеев, — то я от „Дыма“ пришел в неистовое восхищение. Кроме того, что это высокохудожественная вещь, напомнившая прежнего Тургенева — автора „Записок охотника“, „Рудина“ и пр., — <…> я нахожу, что и с большей частью того, что высказывает Потугин, нельзя не согласиться <…> Меткость и язвительность некоторых выражений не уступят грибоедовским и не умрут, как они. Это верно. Видно, что накоплено у человека, что не чернилами, а кровью сердца писалось, и все на него озлобились: и „Весть“, и реалисты, и английский клуб, и славянофилы»[336].
В этом же письме Плещеев сообщал Жемчужникову, что И. В. Павлов «очень озлобился на Тургенева за „Дым“». По мнению Плещеева, Павлова больше всего огорчило, что Тургенев в своем романе «общину задел»[337].
Роман Тургенева «Дым» привлекал к себе внимание критиков и исследователей русской литературы и после смерти писателя. Этот интерес никогда не был нейтральным или только эстетическим. «Дым» продолжал возбуждать споры, и споры эти всегда касались самых насущных вопросов общественной жизни. Это говорит о том, что широта сатирических обобщений образов «Дыма» сделала роман значительным явлением не только русской литературы, но и русского освободительного движения.
Созданные Тургеневым образы членов губаревского кружка оказались настолько типичными, что В. И. Ленин воспользовался ими в борьбе с врагами марксизма[338].
V
Одновременно с подготовкой в России отдельного издания романа в Париже в журнале «Correspondant» началось печатание «Дыма» во французском переводе А. П. Голицына (с 25 июля по 25 ноября н. ст. 1867). Перевод Голицына по просьбе Тургенева редактировал и просматривал в корректуре П. Мериме. 18 (30) ноября 1867 г. Тургенев писал Морицу Гартману, что перевод «Дыма» в «Correspondant» «не плох, но с некоторыми едва ощутимыми переделками и изменениями в иезуитском вкусе»[339].
Французского переводчика «Дыма» не удовлетворило название романа. Тургенев, соглашаясь с Голицыным, что «Fumée» по-французски звучит плохо, не мог принять и то заглавие, которое он предлагал («Современное русское общество»). В письме к Голицыну от 28 июня (10 июля) 1867 г. Тургенев замечал, что это заглавие «скорее подошло бы журнальной статье, чем художественному произведению».
Писатель дал Голицыну на выбор несколько возможных вариантов заглавия: «Между прошлым и будущим», «Без берегов», «В тумане», но все эти варианты были отброшены.
П. Мериме, будучи редактором, настоял на буквальном переводе названия романа: «Fumée». Под этим заглавием роман печатался во всех французских изданиях.
В текст французского перевода «Дыма» Тургенев внес те же поправки, что и в русское отдельное издание романа. Об этом он извещал своего переводчика 2 (14) августа 1867 г., возвращая ему очередную корректуру «Дыма»: «Я позволил себе, — писал Тургенев, — восстановить несколько фраз, которые издатель русского журнала нашел нужным выбросить, чтобы не вызвать слишком бурных протестов». В том же письме Тургенев сообщил Голицыну, что его не удовлетворил перевод текста: «Тупое недоумение — унизительно безобразно!» (с. 292). При этом Тургенев послал А. П. Голицыну собственный перевод этого «трудного места», с которым просил своего переводчика согласиться[340].
Отправляя 5 (17) августа 1867 г. А. П. Голицыну очередную корректуру «Дыма», Тургенев извещал его, что восстановил в тексте романа биографию Ратмирова, которую M. H. Катков счел должным «сократить и смягчить»[341].
Во французском переводе биографии Ратмирова, предназначенном для печатания в Париже, Тургенев исправил фразу «Этот либерализм — крестьян» (с. 316), восстановив вариант наборной рукописи. В тексте «Дыма» в «Correspondant», как и во всех последующих переизданиях французского перевода этого произведения, печаталось: «Ce libéralisme ne l’empêcha pas pourtant de faire rosser à mort cinq paysans» (Tourguénef J. Fumée. Extrait du Correspondant. Paris, (1867), p. 57; «Fumée», Paris, Hetzel, 1868, p. 140). Точно гак же был восстановлен вариант наборной рукописи во фразе: «…подошел он к… важной особе» (с. 291). В «Correspondant» было напечатано: «…il s’approche d’un très-haut personnage…» (там же, р. 36), a в отдельном издании «Дыма» во французском переводе П. Мериме оттенок, указующий на чрезвычайно высокое положение особы (царь или наследник), ставшей покровителем Ирины, был еще усилен: «…il s’approche d’un très… très-haut personnage…» («Fumée», Paris, 1868, p. 88).
Устранив во французском переводе «Дыма» искажения текста «катковской цензуры», Тургенев не счел нужным ввести в него дополнения, сделанные для отдельного русского издания романа. Из всех вставок, сделанных Тургеневым в речи Потугина (см. с. 526), во французский перевод романа он ввел только одну, да и то не полностью (см. текст: «Неужели же не пора — закидать можем» — с. 324–325).
В качестве предисловия ко второму французскому изданию «Дыма» («Fumée», 1868 Paris, Hetzel) была приложена статья П. Мериме о Тургеневе, в которой сказано: «Я слышал, что санкт-петербургская аристократия негодовала при появлении романа: она увидела в нем сатиру на себя, тем более обидную, что изображение отличалось большим сходством с оригиналом. Посетители любого салона находили здесь свои портреты <…> В действительности г-н Тургенев не писал ни портрета, ни сатиры. Виновен ли он в том, что, наблюдая природу, создаст правдивые образы?»[342].
Первый немецкий перевод «Дыма», принадлежащий Фридриху Чишу, был папечатан в «Higascho Zeitung» за 1867 г. (№ 222–256). В письме к Морицу Гартману от 18 (30) ноября 1867 г. Тургенев характеризовал перевод Чиша как «точный, но сухой и прозаический».
29 ноября (11 декабря) 1867 г. Тургенев известил Б. Э. Бере о своем согласии на отдельное издание этого перевода, но одновременно потребовал, чтобы в текст нового немецкого издания были включены дополнения, вошедшие в салаевское издание «Дыма». Среди страниц, указанных Тургеневым Бере, были не только те, которые содержали текст, испорченный в «Русском вестнике» «катковской цензурой», но и страницы с дополнениями, сделанными Тургеневым в речах Потугина ужо после опубликования романа в журнале M. H. Каткова. Сличение текста немецкого издания «Дыма» (Rauch. Aus dem Bussischen des Iwan Turgenjew. Autorisierte Ausgabe, Mitau, 1868, S. 48–51, 127–129, 144, 279) с русским текстом показывает, что все пожелания Тургенева были выполнены. Несмотря на это, Тургенев остался недоволен этим изданием, так как переводчик, по мнению автора, высказанному в письме к Морицу Гартману от 15 (27) мая 1868 г., не только неточно передал текст романа, но и выбросил «всё, что не является грубо и откровенно банальным»[343].
В 1868 году в еженедельнике при аугсбургской газете «Allgemeine Zeitung» с 10 апреля по 10 июля (№ 15–28) был напечатан новый перевод «Дыма», сделанный Морицом Гартманом и получивший высокую оценку Тургенева. Он писал по этому поводу переводчику: «…мне хочется расцеловать Вас, так легок, прекрасен и свободен перевод. Это шедевр!»
Интерес к «Дыму» в Германии не ослабевал и в последующие годы. Так, например, немецкий писатель Теодор Фонтане в одном из своих писем (1881 г.) отметил, что «Дым» — «первоклассное произведение» и что он считает только таких людей, как автор этого романа, истинными писателями[344].
