современных. Но в то же время изнуренные и изнеможденные обессилившие заключенные радовались благодатным ласковым лучам солнца, ясному синему небу и свежему воздуху после многих месяцев и лет, проведенных в камерных стенах тюрем. Ведь через час-другой уведут в тюремные камеры и много дней и ночей [они] не увидят солнца, неба и свежего воздуха, и это нападение клопов казалось обычным явлением тюремного быта заключенных.***
Прошло не более двух-трех часов под чистым солнечным небом, как старшой тюрьмы приказал построиться в пятерки всему этапу и начал по счету пропускать в двери тюрьмы. А внутри тюрьмы у раскрытых дверей камер надзиратель распределял по тридцать-сорок человек на камеру. Иван Иванович оказался в камере номер тридцать первый в числе тридцати восьми человек заключенных. Камера сделана на пятнадцать человек, всем мест на нарах не хватило, а поэтому часть заключенных разместилась под нарами на грязном полу. В углу близ двери неизбежная принадлежность камеры параша-кадушка для больших и малых дел ночью и днем; одно окно близ потолка с железной решеткой, вдоль стен камеры нары. В средине длинный дощатый стол; днем и ночью в камере полумрак, воздух до того сгущен и насыщен испарениями от параши и тел, что дыхание у всех учащено. На прогулки пятнадцатиминутные не выводят: тюрьма переполнена, не хватает тюремщиков на вывод на прогулку заключенных.
Ивану Ивановичу посчастливилось: его место оказалось на нарах, а почти половина разместилась под нарами. Молча сидел Иван Иванович на нарах, смотрел на людской муравейник и думал, и думал: «Ведь это все люди, человеки с большой буквы! Никаких преступлений не совершили против личности и общества, да [и] самого государства. Почти все находящиеся в тюрьме сделаны властью понарошку преступниками, чтоб оправдать свою диктатуру количеством преступников, врагов их дел в развале экономических и политических дел в стране. Так было раньше, так есть и теперь, ибо ни одно государство, самое паршивое, не обходится без тюрьмы, ибо тюрьма является исторической необходимостью и принадлежностью каждой государственной власти, особенно с диктатурой наверху».
Кормление в камерных зверинцах тюрьмы происходит два раза обедом и ужином, настолько плохими и скудными по количеству и качеству, что через полгода заключенные превращаются в полуживые ходячие тени. Кролю пришлось за неимением места на нарах поместиться под нарами, и они по очереди менялись местами через ночь, а днем сидели на нарах Ивана Ивановича. Кроль и Иван Иванович обо всем говорили, но ни разу не имели разговоров о политике, так [как] оба они знали, что тайные агенты МГБ имеются и среди заключенных в камерах. И действительно, не прошло и пяти дней, как из камеры начали некоторых заключенных вызывать к уполномоченному МГБ по тюрьме на допросы за антисоветскую агитацию. Первым был вызван на допрос осужденный на 15 лет концлагеря и пять лет ссылки Ульянов, однофамилец или дальний родственник Ульянова Владимира. Он молод, лет тридцати, полный жизни и здоровья, по вечерам возмущался дикостью шемякинского суда, о чем из камеры сообщалось недремлющему оку — оперуполномоченному по тюрьме. И здесь, в застенках тюрьмы, Ульянову оперуполномоченный пришивал новое обвинение — второе дело сверх пятнадцати лет.
Наша камера ежедневно наполнялась вновь осужденными из города Ульяновска и районов по пятьдесят восьмой статье. После суда ввели в камеру рабочего Петрова, осужденного на десять лет, а через две недели ему передали для прочтения результаты его кассационной жалобы. Когда надзиратель передал через окно-форточку решение кассационной коллегии осужденному Петрову, то всей камерой в тридцать восемь заключенных кольцом обступили Петрова, и один из заключенных начал громко читать. В этом кассационном решении буквально говорилось: «…принять во внимание, что свидетельские показания по обвинению Петрова противоречивы и не установлены, но приговор оставить в силе». Все тридцать восемь человек несколько секунд молчали, а потом кто-то, нарушив тишину, громко сказал: «Да, жив еще курилка Шемякин, вот так правый и скорый суд пролетарский-сталинский!» Молча и угрюмо разошлись заключенные по камере с тяжелыми думами о своей настоящей и будущей судьбе.
А тут почти каждую ночь слышались выстрелы зенитных пушек по немецким разведывательным самолетам, и некоторые заключенные говорили: «А что, братцы, если немцы начнут бомбить Ульяновск и начнется эвакуация его учреждений и жителей, то в суматохе заключенных не успеют эвакуировать, а расстреляют в тюрьме или близ тюрьмы. Ведь не будут же они спасать заключенных, которых рассматривают власть имущие как врагов своих. Скорее бы уж в концлагерь отправили».
Иван Иванович и Кроль находились вместе в одной камере, но держались настороженно и избегали тесного общения, так как знали, что и здесь среди заключенных, а чаще под видом заключенных, находятся агенты МГБ — стукачи: наиболее возмущавшихся вызывали из камеры, и они уже не возвращались в свою камеру, и там уж где-то им пришивали вторую судимость.
В числе заключенных находился пенсионер по труду Андреев из Кинеля. Солидный пятидесяти пяти лет рабочий, он имел 10 лет и пять лет поражения в правах. Очень горевал и сокрушался, что дома в Кинеле осталась сиротой его десятилетняя дочь, а мать ее умерла от разрыва сердца во время его ареста. И до того он тяжело переживал потерю жены, дочери и за свою судьбу, что помешался умом: ему все казалось, что вот-вот придут и куда-то его заберут. А поэтому все три месяца нахождения в камере молчаливо залезал под нары и часами лежал на голом полу в черной грязной рубахе-косоворотке. В камере относились к нему сочувственно, старались утешить и ободрить, но он упорно прятался под нары все дни и ночи, и часто были слышны тихий плач и тяжкие вздохи и стоны. За три дня до отправки заключенных в Печорский концлагерь Андреев умер под нарами. О его смерти сообщили надзирателю тюрьмы. Пришли двое рабочих из заключенных с носилками и вынесли Андреева из камеры. Так Андреев получил истинное освобождение от своей родной пролетарской власти в царствование царя марксидов Сталина.
***
В ноябре тюрьма начала подготовлять большой этап в Печорский концлагерь. Заключенных вызывали по спискам, сличали с делом, и каждый заключенный говорил свою фамилию, имя, отчество, год рождения, статью, срок наказания и место суда. Затем опрошенных и проверенных несколько сот вывели из камер во двор тюрьмы. Был пасмурный день, шел мелкий осенний дождь. Стояли под открытым небом обросшие, грязные, изможденные заключенные и жались
